Анатолий Гладилин - Тень всадника

- Как мудро ты придумал: оттягиваться на ночь глядя за стаканчиком! блаженствует Ларри. - Что я буду делать, когда ты уедешь?

Изменить порядок слов - и будет копия моей канючки перед Дженни. Неразделенная любовь.

Сочувственно киваю головой (в отличие от других людей, которые кивают задницей): да, действительно, уеду. Про предложение от фонда мистера Литвинова я ребят не информировал. И не почему-нибудь, а из чистого суеверия.

Возвращаюсь в свою каюту тепленьким. Автоответчик подмигивает красным огоньком. Я бы, конечно, сразу прокрутил кассету, если бы сегодня уже не говорил с Дженни.

Дважды в день она со мной не разговаривает, мол, нечего баловать. Остальные подождут до утра. Я подтруниваю над Ларри, а с кем еще так посидишь, без напряга? Чувствую, что засну мгновенно. И все-таки кому я так поздно понадобился? От кого мессидж? Ганс? К черту! Молли? Ха-ха! Впрочем, туда же. Билл Гейтс? Баюшки-баю. Доул? На него похоже. Нажимаю на кнопку. Слышу женский голос, который в первый момент не узнаю: "Антон, позвони в Париж по телефону..." Дает номер. Отбой.

Это Н.К., это ее манера. Бывало, она дозванивалась мне в деканат: "Антон, нам нужны деньги". И вешала трубку. "Антон, приезжай на бульвар Сульт. Купишь нам продукты. Мы больны". И вешала трубку. И никогда ни "здравствуй", ни "до свидания". Но с чего бы ей звонить в Америку? Номер мне абсолютно не знаком.

И вдруг я холодею от ужаса. Меня трясет. Тихо подвывая, набираю номер. Занят. Набираю еще. Занят, проклятый. Ага, что-то соображаю, звоню дочери домой. Длинные унылые гудки. Длинные унылые гудки. Набираю проклятый номер. Занят. Набираю номер. Занят. Закуриваю. Может, конечно, врачи правы, курить вредно, но я бы сейчас сдох без сигареты. Набираю номер.

- Папочка? Где я? В госпитале. У меня персональный телефон в палате. Ну, можешь меня поздравить. Три восемьсот. Зовут Александром. Хочешь с ним поговорить? Шурик, поговори. с дедом. Папа, он спит. Наелся и спит. Дома никто не отвечает, потому что все едут ко мне в госпиталь. Тебе лететь в Париж? Папа, я замужняя дама. Все, что надо, делается и даже больше. Официальную свадьбу мы сыграем осенью. К осени ты приедешь?

* * *

Знаю прекрасно, что утром у нее самая запарка, что ее могут вообще не позвать к телефону - митинг, клиент, уехала на рандеву - или она будет говорить сквозь зубы, выискивая в компьютере недостающие, как всегда, полмиллиона.

Но как удержаться? Собираюсь с духом, звоню.

Некоторое удивление:

- Ты?

Сообщаю новость.

- Ой!

Волшебный голос. Требует доложить подробно и обстоятельно. Что ни скажу, все время смеется (снег, звенит колокольчик, серебряный счастливый смех Дисы! Если бы я знал, что со мной будут так разговаривать, сам бы рожал каждый день...). Рассказываю, какой ужас я пережил. Почему она (то есть Н.К.) так сделала? Видимо, хотела мне преподнести сюрприз. Ты обрадовался? Ревел в трубку, как бурый медведь. Правда, сначала сгоряча чуть было не сорвался, не заорал: "Твою мать, извини, надо повесить на березовом суку!" Надеюсь, прикусил язык? Странно, что иногда у тебя хватает ума. Жалеешь, что не в Париже?

- Откровенно говоря, чувствую себя дезертиром с трудового фронта.

- Уж кто-кто, а твоя дочь не может пожаловаться на отсутствие внимания с твоей стороны.

* * *

...Позже я подумал, что если меня еще к кому-то ревнуют, то только к моему ребенку.

"Странно, что тебе иногда хватает ума". Значит, в остальных случаях я произвожу впечатление умалишенного? Таким она меня видит? М-да, себе я кажусь мудрым, как змий. Мне кажется, что я научился с ней разговаривать, и точно знаю, какие темы нельзя затрагивать. Например, нельзя вспоминать свои успехи у женщин даже стопятидесятилетней давности. Мимикой лица мне дают понять, как тоскливо и противно про это слушать. Восхищаясь ее теперешней силой и уверенностью в себе, нельзя даже теоретически предположить, что в этом есть и какая-то моя заслуга, что моя любовь сделала ее такой. Она стервенеет прямо на глазах.

Опять не хватило ума. Невинная фраза по телефону: "У меня к тебе серьезный разговор" - ее, Дженни, насторожила, и она, Дженни, исчезла с горизонта. Ширпотребовский набор:

митинги, рандеву, встречи с клиентом, лаборатория, уик-энд в Сан-Диего, конференции... Как будто ни одна конференция в Городе Ангелов не может состояться без ее участия.

Что ж, пришлось затаиться, и когда она несколько ослабила бдительность, выклянчил свиданку в баре.

Опоздала на час двадцать шесть минут, что даже для нее слишком. Сняла куртку. Верхние пуговицы на блузке расстегнуты, юбка мятая... Я понял, что небрежность в одежде специальный знак, дескать, для тебя и не стараемся. Но настроение хорошее, и, главное, она сознает за собой вину за опоздание (все-таки девочка совестливая), поэтому готова быть заранее снисходительной к моим глупостям. И бар ей понравился: в стиле старой Англии, толстые свечи на столиках, тихая музыка. Заказали дринк, орешки. В такой приятной обстановке можно даже со мной провести время. (Даже, даже, даже. По правилам грамматики "даже" обозначает последний предел: "Терпим даже таракана".)