Людмила Старцева - Моя жизнь с Евдокией

— Так надо — говорю я. — Это называется ремонт. Наши обои в три раза старше тебя. В нашей ванне моя бабушка когда-то купала мою маму. На кухне некая собака прогрызла в линолеуме дыру размером с футбольный мяч. В прихожей эта же собака ободрала входную дверь и съела кусок плинтуса.

— Тебя послушать, так это я одна разрушила наше мирное счастье — обижается Дуся.

— Не сердись — целую ее в нахмуренный лоб. — Конечно же, я тоже приложила руку к созданию разрухи в нашем доме. В ванной на полу треснула плитка, на которую я роняла то фен, то банку с кремом. Я резко выдергивала утюговый хвост из розетки, и она выскочила из стенки, вон, висит на честном слове…

— Где? Где? — лезет носом в провода Евдокия. — Где здесь честное слово?

— Ты что! — кричу я и оттягиваю ее от розетки за ухо. — Ударит током — мало не покажется.

— Да ну, — легкомысленно отмахивается Дуся — эта штуковина такая маленькая, чего ее бояться?

— Розетка — маленькая, а ток в ней большой, 220 вольт.

— А кто такие вольты? А как их так много туда влезло? А как выглядит ток? Он страшный? А зубы у него большие?

— Пес его знает — некомпетентно отвечаю я. — Этот ток никто из людей никогда не видел, но все знают, что он есть. Про зубы ничего не могу сказать, но кусается он больнее, чем любая собака. Многие даже умирают от его укусов.

Загрузившись информацией, Евдокия задумчиво ходит по комнате, считая шаги. Один вольт, два вольта, три, четыре, пять, шесть… Выясняется, что наша комната в длину 15 вольт и в ширину 10. Чтобы узнать, как выглядят 220 вольт, Дуся уходит делать замеры в другую комнату. Но там готовятся клеить обои, слышны ласковые голоса «шел бы ты, Шарик, отсюда».

Хлопает дверца холодильника, видимо, теперь его измеряют в вольтах. А, судя по аппетитному чавканью, заодно и сосиски.

Я улыбаюсь — хорошая у меня собака, хозяйственная. А ремонт никто не любит — ни люди, ни собаки. Да он и не нуждается в любви. Потому как — самодостаточен.

Дом принял нас без особой радости. Нет, он не выказывал неприязни, не строил козни, но чувствовалось, что без нас ему было лучше. Два года он уютно дремал в одиночестве, окутанный тишиной и паутиной. Но вот пришли мы, и стали шуметь, разговаривать, лаять, двигать вещи, охаживать стены веником, сметая паутину, трогать все руками, рыскать по углам.

Вася с Анфисой полезли рассматривать печку, поскольку им сказали, что вот эта странная штука будет греть нас зимой вместо пластиковых радиаторов.

Дуся чем-то гремела в сарае, возникала везде и всюду, обошла весь двор по периметру, что-то там рыла в саду.

Я мыла полы и окна, развешивала занавески, без конца теряла нужное, и находила удивительные предметы, никогда ранее мною не виданные. Пригодились найденные Евдокией в сарае резиновые галоши, поскольку мои нарядные комнатные тапки очень быстро стали мокрыми и грязными.

И надо было подумать, что мы будем ужинать, и где здесь магазин, и есть ли там хлеб, хотя, в общем-то, никто из нас пятерых к хлебу не привязан. Но должен же в доме быть хлеб? Что это за дом — без хлеба?

А дом стоял и молчал настороженно. Мы были ему чужими, и он был нам чужд.

Зато сад оказался гостеприимным и сразу же подружился с нами. Евдокия пропадала там целыми днями. Да и я любила сидеть в пожухлой траве под старой яблоней и смотреть, как на юг улетают облака.

А еще в саду жили целые колонии непуганых мышей. Кошки их даже не ловили — просто выбирали понравившуюся и несли в дом. Здесь я брала мышь за шкирку и выносила в сад. Одну, особо флегматичную, мы раз пять носили туда и обратно, пока ей это не надоело, и она сказала — или давайте уже ешьте или оставьте в покое. Никто не изъявил желания, поскольку для моих горожанок мыши — не еда, а так, живая игрушка. Мне тоже надоело играть в «вынос тела» и, оставленная в покое мышь, ушла жить в кладовую. Как же я потом об этом жалела!

Это была профессиональная диверсантка — она не столько ела, сколько наносила вред, по масштабам несоизмеримый с собственными ничтожными габаритами. Знала бы я, сколько полезного и нужного перепортит эта маленькая сволочь, сама бы ее съела в свое время.

Диверсантка с максимальным комфортом поселилась в трехкилограммовом пакете муки. Здесь у нее были спальня, столовая и туалет. Причем под туалет были приспособлены нижних два килограмма. Даже два с половиной. В верхнем слое мышь питалась, с перерывом на сон.