Израиль Меттер - Среди людей

— Если бы я вступилась за Охотникова, — ровным голосом сказала она, — то ему от этого было бы только хуже.

Потом она посмотрела на меня и добавила:

— И мне было бы хуже. Мне осталось два года до пенсии.

— Но ведь это же, простите меня, Варвара Никифоровна, трусость! — сказала я.

— Вы думаете? — Она потерла свои серые щеки. — Скорее, усталость. И жизненный опыт. Возможно, этот горький опыт к вам тоже придет. А пока он не пришел, следует вести себя иначе, Тамара Сергеевна. Самые хорошие свои поступки человек совершает, пока он еще не отягощен жизненным опытом.

Наверное, она заметила, что я нахмурилась, потому что уже другим голосом заключила:

— Если бы все учителя внимательно слушали и выполняли то, что они говорят своим ученикам, из них, из учителей, вышли бы замечательные люди. Впрочем, за вас я спокойна: вы знаете, чего хотите…

Я так и не поняла до конца, что она имела в виду. Мне не понравился этот разговор. Он был какой-то мутный.

Первое время, когда я только-только пришла в нашу школу, Варвара Никифоровна казалась мне очень интересным человеком. Она — эрудит, знает гораздо больше, чем это положено по программе. Литература — ее конек. Но потом я увидела, что все ее богатые знания лежат мертвым грузом. Она совершенно не умеет практически связывать их с нашей действительностью.

Я даже думаю, что она плохо влияла на Колю Охотникова. Когда он начал свои выдумки с сочинениями на свободную тему, Варвара Никифоровна жутко одобряла их. И вот он докатился. Теперь нашу школу склоняют на всех совещаниях.

После этого злополучного педсовета меня вызвали в роно.

Со мной разговаривал сам заведующий. Не могу сказать, чтоб он так уж сильно понравился мне.

Он сказал мне:

— Мы вызвали вас не случайно. Мы считаем вас перспективным товарищем. У нас есть кое-какие виды на вас… Вы знали, что Охотников дает в старших классах сочинения на свободные темы, не рекомендованные нашим роно?

— Знала, — ответила я.

— Почему же вы не сигнализировали нам?

Я молчала.

Завроно сказал:

— У нас есть сведения, что вы неодобрительно относились к вредным затеям Охотникова.

— Я с ним спорила.

— Это не частный спор, — сказал завроно. — Это идейная полемика. Так о чем же вы с ним полемизировали?

— Мы с ним вообще по-разному смотрим на жизнь.

Завроно одобрительно кивнул.

— Разнообразие взглядов, — сказал он, — явление положительное. Трафарет в нашей работе нетерпим. Чем же отличались взгляды Охотникова от ваших?

Я честно рассказала ему, хотя получилось очень сбивчиво. А сбивчиво получилось вот почему. Начала-то я толково, но под его кроличьими глазами мне вдруг стало не по себе. И я вдруг стала слушать свой голос и свои слова не так, как я, а так, как он.

Он все время кивал. Иногда вставлял при этом:

— Любопытно… Занятно…

— А вообще-то, — сказала я, — Коля Охотников хороший парень.

— Не парень, — поправил меня завроно, — а педагог, воспитатель молодежи. Значит, он утверждал, когда вы давали нашу свободную тему в своем классе, что писать сочинения на такие темы вредно?

— Он говорил — глупо.

— Глупо — следовательно, вредно, — сказал завроно. — Напомните-ка, пожалуйста, о какой именно теме шла речь?

— «Мои достоинства и мои недостатки». И потом еще: «Положительные и отрицательные черты моих родителей».

— Любопытно, — сказал завроно. — Любопытно, какова же была система его доводов?

— Он говорил, что юноши и девушки вовсе не обязаны доводить до всеобщего сведения перечень своих достоинств и недостатков. Так же как и положительные и отрицательные черты своих родителей. Он говорил, что такое сочинение невозможно написать искренне. И что это антипедагогично и безнравственно.

— Занятно, — улыбнулся завроно. — Следовательно, Академия педагогических наук утверждает антипедагогичные и безнравственные документы… Широко размахнулся товарищ Охотников! Кстати, ведь это, кажется, девичья фамилия его матери?

Я вылупила на него глаза, потому что не поняла, о чем он говорит.

Завроно придвинул к себе бутылочку фиолетовых чернил и стал набирать их в свою авторучку. Делал он это очень ловко, не пролив ни одной капли.

— Насколько мне известно, — сказал он, — фамилия его отца была иная?

— Вот уж не знаю, — сказала я. — А какое это имеет значение?

— Абсолютно никакого. — Он вздохнул. — Да-а, некрасивая история произошла в нашем районе…

Конечно, он был прав. История действительно не очень красивая. Ничего себе — заварил кашу Коля Охотников!