Евгений Попов - Самолёт на Кёльн. Рассказы

Опаздывала. Циферблат больших часов стал яркий. Из раскрытых дверей метро вместе с клубами пара стали сильно вылетать московские граждане, закончившие свой трудовой день. Опаздывала.

– Приветик! Ты не сердишься, что я немножко опоздала? – сказал близкий голос.

– Да нет, ничего, – засмеялся я, подбирая слова.

Инквизиция протянула губы, которые встретились с моими протянутыми. Я гладил ее голову, закутанную в пушистый шарфик.

– К сожалению, сегодня никак не могу. Мне достали билет в Центральный Дом литераторов на просмотр.

– Кто достал? – не удержался я.

– А Гундик достал – просто отвечала девушка. – Гундик, парень, помнишь, я тебе рассказывала? Это мой друг.

– А что это значит – друг?

– Ну, не друг, знакомый.

– А я друг или знакомый?

– Друг, друг. Но ты, друг, что-то сегодня не в духе, – высказалась нахальная девушка и, еще раз вмазав мне поцелуй, исчезла.

И я остался один, ощущая во рту вкус вкусной губной помады.

После чего увидел будку. Обычную стеклянную будку, где бойко шла торговля газетами и журналами. Будку и хвост приплясывающих москвичей.

И не будка меня изумила, и не хвост. А будочник меня изумил – обычный будочник.

Ибо обычный будочник был очень даже необычный.

Во-первых – пробор волос. Пробор, который в различных романах называют безукоризненным Седоватые, гладко прилизанные волосики

Во-вторых – какой-то супер японский-итало-американский-голландский транзистор, извергающий из мини-чрева соблазнительную музыку.

И самое главное – свитер. Свитер и не серый, и не черный, и не белый, а свитер с искрами, молниями и десятисантиметровым пухом по всей поверхности свитера.

Лишь как я его увидел – все во мне оборвалось. Я зашевелил губами.

– Откуда? Откуда у сего скромного труженика, торгующего газетами ценой две копейки штука, такие чудные богатства? Как он приобрел вид столь ясный и свежий, что всякому охота иметь такой вид? Зачем сияет простодушная улыбка на умном лице его?

А торговля ширилась и продолжалась. Ловко сновали ручки будочника. Шутки сыпались из его уст. Пел транзистор, и стеклянная будка светилась, как светится всякий теплый, спокойный, мирный, налаженный и богатый предмет.

А рядом со мной между тем уже некоторое время находилась прелестная гражданка с ловко припудренным синяком. Гражданка курила длинную сигарету

– Тетка, – с тревогой обратился я к ней. – Не знаешь, с чего вяжут такие свитера?

– С мохеру, сынок, – сказала тетка, оглядев меня с ног до головы. И поинтересовалась на всякий случай: – Кафе «Ивушка» сегодня работает?

– Не знаю, красавица, – не знал я. – Ты мне лучше скажи, что это за такой мохер?

– Мохер он и есть мохер, – объяснила веселая москвичка, удачно метнув окурок в урну.

– Он что, на дереве растет, твой мохер?

– Не на дереве, а вяжут из собачьей шерсти. Понял? Из английских собак колли. Понял? А у меня тоже есть мохеровый шарф, – похвасталась она. – Но я его дала поносить одной подруге. Ей сейчас нужнее. Понял? Кафе «Ивушка» не знаешь, говоришь? А шашлычную «Казбек» у Никитских ворот знаешь?

Но я уже не слушал приставалу. Я был потрясен. Надо же! Из английских собак! Господи! Да это же и представить себе невозможно!

В Англии бегают собаки, их ловят, стригут, и вот стоит себе на Арбате простой человек и как ни в чем не бывало торгует газетами.

– Как? Как ты добился успеха? Научи! Ведь если ты, будучи будочником, заработал столько чудес, то я, закончив институт и умудренный твоим опытом, буду иметь 10 таких свитеров и 25 транзисторов. Научи! Спаси! Я, рыдая, припаду к твоим замшевым сапогам. И Инквизиция не будет пользоваться услугами неизвестного и сомнительного Гундика! – снова зашевелил я губами. И крикнул:

– Я научусь! Я – талантливый!

И крикнул. Кровь закипела в моих жилах. Я высоко поднял голову и гордо шагнул в будущее, куда тащусь и до сих пор.

ЕДИНСТВЕННЫЙ ИНСТРУМЕНТ

Допустим, это называется тихая вечеринка. Когда на столе стоят бутылки, рюмки, стопочки. Жареная картошка остыла, огурцы сморщились, колбасу и селедку съели. Молодые люди с высшим и средним специальным образованием беседуют о прогнозах. Девушки танцевать желают. Остряк Лепа тридцати двух лет острит, кричит, подслушивает и интригует. А магнитофон исполняет что-то такое шибко задушевное.

И вот на подобной тихой вечериночке один человек горько и искренне говорил такие слова, обращаясь немного ко всем, а в частности к своим ближайшим соседям: