Андрей Осипович-Новодворский - Эпизод из жизни ни павы, ни вороны

Не знаю, чем бы всё это кончилось, если б не один случай. Пустой случай, а высвободил меня из неволи. Иду это я как-то по местечку, вдруг слышу: «Аист, аист короткохвостый!» — хриплый такой голос сзади кричит. А это, надо вам сказать, так меня товарищи в полку прозвали, когда я юнкером служил. Поворачиваюсь — «Бочонок водочный»! Карапуз, вообразите, толстый и всегда пьяный. Впрочем, смотрю — в офицерском чине. Ну, обыкновенно: «Здравствуй-здравствуй»; поцеловались мы. «Я, говорит, из отпуска, проездом… А если ты теперь помещик, то я у тебя обедаю». — «Я не помещик, — говорю, — а только лесничий; шестьсот рублей получаю, то есть по пятьдесят рублей в месяц». — «Ничего, говорит, мне столько и не нужно; десять дашь, и шабаш. А все-таки я у тебя обедаю». Пьян. «Ладно, говорю, угощу чем Бог послал». Пошли мы.

Теперь позвольте вас спросить, милостивый государь, о чем я думал дорогой? Как вы полагаете? Пари держу, ни за что не отгадаете! О Прасковье Семеновне! Так барышню звали. Вот, прямо вам сказать, как школьник, которого высечь хотят, волнуюсь, как бы она меня перед старым товарищем не сконфузила! Ну-с, отыскал я на базаре свою бричку, подъезжаем к дому. И тут вдруг такая меня злость разобрала — и выразить вам не могу! Возненавидел я ее в одну минуту, как злейшего врага, и тут же почувствовал, что теперь моя взяла, что уж я ей не поддамся! Прекрасно. Входим мы с Пивоваровым (это настоящая фамилия товарища) в первую комнату, а там, как нарочно, — она ! Расселась за столом, какую-то книгу читает. При нашем приходе даже головы не подняла. Пивоваров — он всегда такой кавалер, фин-шампань с дамами был — то на нее, то на меня посматривает, и чувствую я, что он уже в душе надо мной подсмеивается. «А, черт возьми!» — подумал я и крикнул: «Эй, барышня, але-ву вон да скажите там, чтоб водки и закуски подали!» Сказал я это и отвернулся, чтоб с ее глазами не встречаться. Она, кажется, долго измеряла меня взглядом; я слышал, как несколько раз шаркнул ножкой Пивоваров; наконец прошуршало платье — она медленно вышла.

— Ну, садись, брат! — обратился я к Бочонку. Нужно вам заметить, что всё это очень скоро произошло, гораздо скорее, чем я рассказывал, так что мы едва только успели войти и раздеться.

— Однако у тебя, подлец ты этакий, губа не дура, как я вижу!.. — Пивоваров был очень оживлен, хлопал меня по плечу, щелкал языком и вообще остался очень доволен.

Насилу удалось его усадить.

— Кто это? — продолжал он, понижая голос и указывая глазами на дверь.

— А это, — говорю, — невестка моя. Я ее тебе сейчас вызову, потому — у меня, брат, правило: баба должна по струнке ходить. Вот сейчас принесут закуску, она жене помогать будет и вместе выйдут.

— Браво! Ай да аист короткохвостый! — воскликнул Бочонок, вдруг чему-то обрадовавшись.

Однако барышня не вышла. Прислуживала только жена, и у той глаза были заплаканы. Барышня, как потом оказалось, немедленно связала свой узелок, попрощалась с женой, прошла на село, наняла подводу, а к вечеру уехала. К счастью, Бочонок так налимонился, что совсем забыл, была тут какая барышня или нет.

Таким-то вот образом, милостивый государь, совершилось мое освобождение из плена вавилонского…

Хорошо. Это, как я уж заметил, было ее прежнее посещение. Теперь как бы мне только не сбиться и всё в надлежащем порядке вам доложить… Так изволите ли видеть, явилась к нам эта самая барышня во второй раз. Я вам сообщил, что она приехала, потому что всегда уж, как только кто прибудет издалека, говорят: приехал. А на самом деле она от станции железной дороги, верст двадцать пять отсюда, пешочком пришла. Я прекрасно эту минуту помню. Половина марта было, снег с полей стаял, а по канавам лежал еще, и этакий, знаете, свеженький, весенний ветерок подувал; а день был ясный, солнечный. Вышел я на крыльцо, и так мне понравилось, что я и жену позвал: «Домна, говорю, накинь-ка что-нибудь на себя да выдь сюда, посмотри: весна приехала!» Шучу, знаете. Жена вышла, мы вместе сели на скамейке. Ну, калякаем себе о том, о другом, что вот, мол, на той неделе надо уж серьезно за огород приниматься, каких семян надо купить и прочее. Только жена вдруг повернулась в сторону да так и замерла, побледнела, словно испугалась. Я взглянул в ту же сторону и тоже, знаете, пришел в удивление немалое. Со стороны калитки к нам робко приближалась женская фигура в бурнусе, в платке на голове, с высоко поднятыми юбками, до того запачканными свежею грязью, что смотреть было стыдно. Чулки были черны до колен, и можно было подумать, что она в мужских сапогах. Она с трудом вытаскивала ноги из мягкой черной каши и наконец совсем близко подошла к нам. Лицо раскраснелось, должно быть от холода, потому что кончик носа тоже был красный, а на впалых щеках застыли слезы. Мы смотрим на нее и недоумеваем; она первая заговорила: