Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

– Петра найти, – не раздумывая, ответила Нина, а открывшему было рот мужу властно велела: – А ты помолчи.

– Найти? – растерянно переспросила Аня. – А я и не знаю, где он.

– Он, верно, в Сангарский пошел, к отцу Гурию, – промолвил, наконец, о. Александр.

Аня провела пальцем по краю чашки. Дома такие же. Петя в Пензу ездил, нам привез шесть чашек с блюдцами, сахарницей и заварным чайником и Нине ко дню ангела в подарок. Лет, наверное, восемь назад это было. Мама умерла, отца Гурия матушку схоронили, Михея убили, за Петенькой охотятся… Чашку сохранить легче, чем жизнь. У нее опять близко к глазам подступили слезы. Найдет, положим, она Петра. А дальше? Сказать ему: иди, Петя, в Сотников, там тебя расстреляют? Да какая она после этого ему жена? Такая измена хуже прелюбодеяния. Ей одно только и останется – головой в Покшу, и прощай, белый свет.

Мать Марфа осуждающе поджала тонкие губы. Об этом, милая, и помыслить грех. Кто на себя руки наложит – тому вечно в адском огне гореть. И Церковь за тех не молится.

А мужа родного палачам отдать – не грех?

Нина вмешалась. А пока за Петра палачи папу забрали и мать Лидию. Они в чем виноваты?

– Я-то думала, – робко взглянула на нее Аня, – к этому человеку… который в городе сейчас главный… к Гусеву… Саша пойдет… И объяснит, что папа…

У Нины лицо пошло красными пятнами.

– И не мечтай! – отрезала она. – Ишь, придумала: Петр кашу заварил, а Саша давай расхлебывай. А они ему: Боголюбов? Священник? Да еще настоятель той самой церкви, где с амвона против власти говорили? Вот ты нам за своего братца и ответишь. И нет о. Александра! И что я одна с тремя девками делать буду? С Ксюшкой больной?

– Не ходи, о. Александр! – пристукнула сухим кулачком бывшая казначея. – Права твоя матушка: схватят и посадят. И… не дай Бог… Господи! Отведи душу мою от злодейств их!

– Помолимся, – поднялся о. Александр, и вслед за ним все встали из-за стола, обратившись в правый угол, откуда взирал на дом Боголюбовых восседающий на престоле красного цвета с серафимами подле плеч Ветхий Денми, седовласый, в белых одеждах, с напряженным взором близко поставленных карих очей с черными зрачками, имеющий на коленях облаченного во все красное Еммануила с подобием дискоса в руках, из которого, раскинув крылья, выпархивал белый голубок. То была икона «Отечество», написанная лет, наверное, не менее сотни назад тому по древнему образцу и находящаяся, честно говоря, не в ладах с догматами и прежде всего с тем из них, который запрещал изображать Бога-Отца. Не приписываем Отцу удобостраждущего тела, какое понес на себе Сын для спасения всего мира. Отец Александр недаром учился в Казанской академии и прекрасно сознавал еще один изъян «Отечества», придавшего Отцу облик старца, Сыну – отрока и, таким образом, подчеркнувшего свойственную человеческой природе и неизбежную разницу в летах отца и рожденного им сына. Сей неуемный антропоморфизм вполне может вызвать в неискушенном созерцателе еретическую мысль, что было некогда время, когда вместо трех Ипостасей имелись всего лишь две, и Сын еще не был рожден Отцом. Иначе говоря, возникает соблазнительная путаница между рождением Сына как Человека и Его предвечным пребыванием вместе с Отцом как Бога. Сознавая все это, о. Александр тем не менее любил «Отечество» – и, скорее всего, именно за наглядно выраженную в иконе идею семьи: у Отца есть Сын, а у Сына, как у почти всякого сотниковского мальчика, – голубок, высоко, должно быть, взлетающий в небесные просторы. – Помолимся, – повторил он, не сводя глаз с Ветхого Денми. – Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…

– Говорю Господу, – шептала и плакала Аня, – Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

– Не приидет к тебе зло, – обращаясь к «Отечеству», медленно и громко говорил о. Александр, – и рана не преближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и, яко позна имя Мое. …долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

Затем все вместе вознесли молитву, отводящую от бедствий и обороняющую при нападении врагов, с особенным чувством заключив ее словами: «…но яко имеяй милосердие неизреченное, от всяких мя бед свободи, зовуща: Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», и завершили молитвой ко Кресту: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его…»