Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

Ангел с Небес слетел и черными крыльями накрыл ее. Свет пропал. И она умерла, и все умерли, и дите ее нерожденное тоже умерло, но чудесным образом вдруг воскресло в облике мальчика лет пяти с такими же карими, мягкими, боголюбовскими глазами, как у Петеньки. И он, сынок ее, обратился к ней с неподобающей его годам серьезностью. «Почто плачешь, мати моя?» – он спросил. «Пашенька!» – воскликнула она, назвав его давно выбранным ею именем. Отец – Петр, а сын пусть будет Павел. Павел Петрович. Мужество Петра, мудрость Павла и верность Господу до последнего дыхания – да пребудут с ним во все дни его жизни. «Пашенька! – притянув его к себе и всей грудью вдыхая чистый запах его волос, говорила она. – Папы нашего нет. Одни мы с тобой на всем белом свете. Мне без Петеньки любимого моего невмочь, а тебе – без отца. Спаси Христос, ты у меня есть. На тебя гляну – и Петю увижу. И нашу с ним жизнь вспомню. Ах, милый, коли бы ты знал, какая у нас с папой счастливая была жизнь! Но такая короткая… В миг пролетела». – «Не рыдай о нем, мати, – отвечал ей не по годам умудренный отрок. – Ибо кто не умрет за Господа, тот к новой жизни никогда не воскреснет». – «Так он умер, Петенька мой?!» – с отчаянием вскрикнула она, и сынок строго кивнул ей в ответ: «Умер». – «А ты, чадо мое, ты-то хоть жив?» Он улыбнулся, снисходя к ее наивности. «Мы все тут живые, мати, но в другом смысле». – «И я?» – в испуге спросила Аннушка. «И ты», – сказал ей неродившийся сын.

Ангел улетел, она очнулась. Под киотом, в лампадке красного стекла мерцало крошечное пламя, в тишине гремели ходики, из которых как раз вылезла кукушка и во всю мочь прокуковала шесть раз. Шесть часов! Она вскочила, ополоснула лицо, переоделась и со всех ног бросилась к о. Александру. Ближе его и Нины никого не было теперь у нее в Сотникове.

Возле дома о. Александра Боголюбова на заросшей травой улице прыгали через веревочку Машка с Наташкой. Один конец веревочки привязан был к стволу выросшей у забора березы, другой крутила горбатенькая Ксюша, время от времени со слезами в голосе спрашивающая у сестер:

– А я когда прыгать буду?

– Еще немножечко, Ксюш, еще чуть-чуть! – перемигиваясь одна с другой, лживо и дружно отвечали они.

– Теть Ань, – завидев Аннушку, бурно зарыдала Ксюша, – я все кручу и кручу, а они прыгают!

– Девочки, – на ходу урезонила Аня Машку с Наташкой, – не обижайте сестричку… Отец дома?

– И мама, и папа, – всхлипнула Ксюша. – И мать Марфа.

И уже на крыльце слышала Аннушка, как вредная Машка дразнила горбатенькую Ксюшу: «Ябеда-корябеда, тебя черти на том свете за язык подвесят!» и как Ксюша, не найдя достойного ответа, лепетала, будто заведенная: «Машка-какашка, Машка-какашка…»

В доме пили чай: о. Александр, Нина и мать Марфа, казначея разогнанного Рождественского монастыря.

– Легка на помине, – наливая Ане чашку, сказала Нина. – Про вас только и говорим. Как там папа? Варенье прошлогоднее, не обессудь, зато сахар московский. Отец нас подарками забаловал. Мне шаль привез, я еще тебе похвалюсь. А отец Петр? Мой-то, – она кивнула в сторону о. Александра, задумчиво помешивающего ложечкой в стакане с серебряным подстаканником, – рассказал, какой сегодня проповедью отец Петр городишко наш взбаламутил. А разве промолчишь! Михея-то, бедного, Царство ему Небесное, ведь как страшно убили…

– За отцом Петром уже приходили, – едва слышно промолвила Аня, сглатывая подступившие слезы.

Отец Александр замер с ложечкой в руке. Нина ахнула:

– Арестовали?!

– Он ушел раньше… Предупредили. А папу и мать Лидию в тюрьму забрали. В заложники. Ванька-Ирод сказал, что коли Петя не объявится, им худо будет.

– Господи! – перекрестилась мать Марфа, сухонькая старушка с острым подбородком, на котором курчавилось несколько седых волосков.

– И чего тогда он медлит, о. Петр? Чего прячется? – в серых глазах Нины вспыхнули зеленые огоньки, и она стала похожа на большую рассерженную кошку. – Его проповедь – его и ответ.

– Убьют они Петю, – пристально глядя на белую чашку с повытершимся золотым ободком и такое же блюдце, промолвила Аня.

– Убьют – не убьют, – раздраженно сказала Нина, – это еще нам бабка на воде вилами напишет. А не придет – они папу точно расстреляют. И не поглядят, что старик.

– И мать Лидию, игуменью нашу, – положив в беззубый рот кусочек сахара и шумно отхлебнув из блюдца чай, прибавила бывшая казначея.

– Нина, Саша… Вы у меня единственные… Мне, кроме вас, спросить не у кого, а я сама не своя… Саша Пете брат, а мы с тобой всегда, как сестры… Саша! Нина! – с мольбой вскрикнула Аннушка. – Я-то что должна делать?!