Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

– Куда? – буркнул извозчик, свернув в Хлыновский тупик.

– А вон, – указал о. Александр, – к храму…

И всю неделю, проведенную им в Москве, у однокашника по Казанской академии о. Сергия Пивоварова, проживавшего в доме возле церкви Николая Чудотворца в Хлынове вместе с матушкой Еленой, двумя сынками, тихими мальчиками тринадцати и одиннадцати лет, и отцом, вдовым протоиереем Владимиром, хлыновского храма настоятелем, – всю неделю, от первого до последнего дня, был он, как на качелях. То – после разговоров с о. Владимиром, священником старого замеса, от всего сердца клеймившим всякие там «живые» церкви и «древлеапостольские» союзы одним-единственным словом: «Иуды»; после неудачной поездки в Донской монастырь, к Патриарху, выславшему к томящемуся в тесной прихожей о. Александру келейника с благословением всем Боголюбовым, а о. Иоанну особенно, и с нижайшей просьбой простить его, удрученного немощами и потому не имеющего возможности принять дорогого гостя; после впечатлений вдребезги расколотой московской жизни – он погружался в невеселые размышления о закате православия в России и ожидающей всех долгой, холодной, безбожной ночи. То казалось (особенно после вечерних собеседований с о. Сергием за чаркой вина, на которое слетались его церковные единомышленники, все витии, все пылающие огнем обновления, все устремленные к дерзким, вызывающим трепет переменам и в то же время к древности самой глубокой, к временам апостольским, первохристианским, сияющим нам из тьмы веков незамутненным евангельским светом), что все, в конце концов, образуется, новая власть перестанет терзать Церковь, а та, в свой черед, пережив мучительные невзгоды, вернется к исполнению своего долга, назначения и призвания.

– Но переменившись! – с жаром восклицал о. Александра давний товарищ и гостеприимный хозяин, обладатель зычного голоса и отливающей в медь рыжей бороды. – Литургически – раз! – и он загибал пальцы с густо поросшими рыжими волосами фалангами. – Что сие означает? Означает упрощение богослужебного чина. Русский язык, всем понятный, вместо жреческого, церковно-славянского! Он давно уже в церковные двери стучится, а мы ему от ворот поворот, мы его в шею! Не суйся, не мешай нам какую-нибудь взбранную Воеводу возглашать, да еще победительную!

– Глас тре-е-ти-ий, – слабеньким, но верным тенорком подпел ему о. Евстафий, священник церкви Воскресения Словущего на Остоженке, роста малого, взгляда острого, а ума насмешливого. – От малых от земли раздели я в животе их, и сокровенных твоих исполнися чрево их: насытишася сынов и оставиша останки младенцем своим…

– Вот-вот, – подхватил о. Сергий. – Иди пойми, бедный человече, о чем тебе тут каждый Божий день читают! Читахом полногласно, но смысла не обретохом . Мы за то, – поднял он чару зеленого стекла и неспешно обвел сотрапезников и друзей пристальным взором карих, отливающих рыжиной, маленьких глаз, – дабы всякое племя слушало слово Божие на родном и понятном ему языке!

За родную речь выпили единодушно – сам хозяин, о. Евстафий и еще один отец – Марк, горбоносый, желто-смуглый лицом, с длинными, до плеч, вьющимися черными волосами. «Выкрест», – определил о. Александр.

Тут же ему пришлось отбиваться от всех троих, усмотревших в его затянувшихся раздумьях над вином внутреннее несогласие с провозглашенным тостом. Что ж таить. Он и сказал: ум понимает, а сердце протестует. Красоты жаль. Неужто, отцы, не приходилось вам умиляться душой и ликовать сердцем, когда рекли уста ваши: Ты от небытия в бытие нас привел еси, и отпадшия восставил еси паки, и не отступил еси, вся творя, дон-деже нас на небо возвел еси, и Царство Твое даровал еси будущее. Где в нашем языке взять такие глаголы?! Строй речи? Поэзию? Три языка есть сакральные, на коих сделаны были голгофские надписи над главою пропятого Спасителя: древнееврейский, древнегреческий и латинский. И к сем трем свыше вдохновленные Кирилл и Мефодий прибавили четвертый, язык нашего богослужения. Неужто поднимется чья-нибудь бесчувственная рука переложить прошение великой ектении о благорастворении воздухов прошением о благоприятной погоде? Благостояние святых Божиих церквей заменить благополучием? Вся внутренняя моя переменить на все, что во мне? Не кажется ли вам, всечестные отцы, что вместе с переменой языка произойдет губительное сужение смысла и умаление тайны?