Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы [litres]

Позднее, после вкуснейшего ленча, накрытого исключительно дарами собственного огорода и сада, мы уселись вдвоем в теньке и погрузились в молчание, просто наслаждаясь тем, что сидим и нам хорошо вместе.

– А знаешь, я навещала твоих родителей в Ханье, – вдруг брякнула я, решив, что легче всего о самом трудном говорить прямо, без экивоков.

Некоторое время Йоланда отрешенно смотрела куда-то вдаль.

– Они спрашивали обо мне? – задала она свой главный вопрос. Голос звучал как-то подозрительно ровно.

– Да, они очень скучали по тебе. Конечно, им трудно было смириться с твоим выбором, но они обрадовались, когда узнали, что с тобой все хорошо и что ты счастлива в браке.

А что еще могла я сказать? Только святую ложь. Точнее, только правду, которую я лишь слегка приукрасила.

– А я ведь тоже приехала в Ханью, но было уже слишком поздно. В еврейском квартале я застала лишь мародеров, грабивших наши дома. Тогда у меня случился выкидыш. Я ведь была на пятом месяце. Мальчик родился мертворожденным. Наши бывшие соседи ночью отвезли меня в клинику Красного Креста. Там меня долго прятали, выхаживали как могли. А немцы шарили в поисках евреев по всему Криту. Брали даже тех, кто перешел в христианство. Они и сюда приезжали. Перевернули всю ферму вверх дном, угнали скот, сожгли весь урожай. – Йоланда немного помолчала. – Страшное было время. Но ты мне лучше расскажи, как ты оказалась на пароходе вместе с евреями?

– Я там устроила скандал одному немцу, он меня и запихнул в машину вместе с евреями. А потом они выяснили, что мои документы подложные, и тоже отправили меня в концлагерь. Но в тот момент, когда мы уже плыли в Афины, какой-то пьяный солдат упал в темноте, ударился о металлическую рею и сильно поранил руку. Меня вывели из трюма, куда загнали всех узников, и отвели на палубу к раненому. И как раз в этот момент прогремел взрыв. Все, кто был наверху, очутились в воде. А позднее нас, несколько десятков человек, подобрало сопровождающее судно. Знаешь, а я ведь думала, что ты тоже там, в трюме.

Я почувствовала, как слезы градом льются по моим щекам, мешая говорить. Но это только к лучшему. О дальнейших подробностях своего спасения мне не хотелось вспоминать.

Йоланда машинально покрутила обручальное кольцо на пальце и тяжело вздохнула.

– Может, такая смерть и лучше, чем газовая камера в Освенциме. Пожалуй, это единственное, что утешает. У меня сохранилась лишь одна-единственная фотография родителей. И ни одной, где бы мы были все трое. Я пыталась рассказывать о страшной участи родителей своим детям, но их это мало волнует. Разве что Пенни в Чикаго проявила интерес. Она, между прочим, вышла замуж за еврея и перешла в нашу веру, представляешь? Так что все возвращается на круги своя! Надеюсь, мама с папой рады этому.

– А ты была в синагоге? Ее заново отстроили, и там так красиво!

– Нет, я ни разу с тех пор не была в Ханье. В моей памяти все осталось таким, как было в тот страшный день. К тому же я перестала верить в Бога. То есть я верю, но несколько иначе, чем это принято по церковным канонам.

Я почувствовала нежелание Йоланды продолжать разговор. Слишком все больно, даже спустя столько лет.

– Давай-ка прогуляемся на пасеку! – вдруг предложила она. – Пора моим пчелкам узнать счастливую новость о том, что мы встретились. Подожди, я только сейчас принесу из дома защитную сетку.

Йоланда не могла налюбоваться Пенни. Такая элегантная, стройная, спину держит прямо. Не то что она сама, развалюха. Но как ни крути, а четверо детей, которых она выносила, не сделали ее фигуру краше. Да и кожа на лице загрубела и обветрилась от постоянного пребывания на солнце. И наряд ее… После гибели мужа в годы гражданской войны она, в соответствии с местными традициями, ходит по-вдовьи: только в черном и темно-сером. Все остальные краски мира она приберегает для своих цветов и орнаментов, ярких шерстяных ковров и подушек, которыми украшены комнаты в доме.

Да, на фоне Пенни она смотрится совсем старухой. Впрочем, они прожили в разных условиях. Да и климат в Англии не такой, как здесь. Она мысленно представила себе эту страну, где круглый год зеленеют луга и каждый день идет дождь. Надо будет порасспрашивать Пенни о том, как ей живется в своей Англии. Но вначале вначале она должна рассказать ей о Панайотисе. Она постарается сделать это максимально тактично, не бередя старые раны, так, как это сделала сама Пенни. Йоланда догадалась, о скольких ужасах умолчала подруга, рассказывая о смерти ее родителей.