Александр Сегень - Поп

После сеанса раздвинули ряды стульев и здесь же танцевали под аккордеон и патефонные пластинки. Танцуя с Машей, Лёшка всё никак не мог сказать что-то, волновался и, наконец, с трудом выдавил:

– Вот что у нас тут было.

– Где? – спросила Маша насмешливо.

– Так ведь, от нас до места Ледового побоища всего ничего километров.

– А то я не знаю! Чудной ты, Лёшка!

– Выходи за меня замуж, Маша, я давно тебя люблю.

– Давно – это сколько?

– С самой зимы.

– Да уж, очень давно!

Милиционер Владыкин, очень в себе уверенный, встрял:

– Машулик! Следующий танец мой!

– Ты, товарищ милиционер, за порядком следи. Следующий тоже мой! – возразил Луготинцев. – Этот что, вьётся за тобой?

– Вьётся… От него так одеколоном вечно… Бэ! О! Заиграло! Давай танцевать, а то он опять прилипнет.

Потом они гуляли по окрестностям, качались на качелях, и Лёшка решил снова пойти на приступ:

– Ты не ответила. Да или нет?

– Ну Лёш! Так прямо сразу… А за что ты меня любишь?

– Ты не такая, как все.

– Чем же?

– Не знаю… Так да или нет?

– Какой ты… А если я скажу «нет»?

– Тогда я спрошу, почему?

– Ну, допустим, у меня другой жених есть.

– Милиционер этот? Владыкин, что ли? Не смеши! Нет у тебя никакого другого жениха. Я всё про тебя знаю.

– Всё да не всё. Тоже мне, знаток нашёлся.

– Всё равно ты будешь моей, слышишь? Потому что так, как я, тебя никто любить не будет.

– Что же, разве я уродина, что меня никто больше не полюбит?

– Нет, просто… Так, как я, никто!

И боец пятой стрелковой дивизии засыпал, вспоминая Машу Торопцеву, необыкновенный изгиб её шеи, упрямый и упругий, насмешливые глаза, и почему-то с особой нежностью боец вспоминал её белые носочки, хотя по всей стране все девушки ходили в таких же…

В последних числах июня, всего через неделю после начала войны, немцы стремительно приближались к Риге. В кабинете у митрополита Сергия находился высокий чин НКВД по фамилии Судоплатов. С первого дня войны он был назначен ответственным за всю разведывательно-диверсионную работу в тылу немецких войск. Сейчас его задачей было обеспечить работу с православными священниками в Прибалтике.

– Я спрячу вас в подвале кафедрального собора и сделаю так, чтобы мои люди вас не обнаружили, – говорил Судоплатов митрополиту Сергию. – Спустя какое-то время, когда всё успокоится, к вам подойдёт человек и произнесёт пароль. Внедрите его в ряды своих священников. Не беспокойтесь, он сам бывший священнослужитель, его не надо будет учить. Какой пароль ему произнести?

– Пароль?.. – задумался Сергий. – Не надо пароля, Павел Анатольевич. Пусть он просто вернёт мне вот эти чётки.

Сергий взял со стола чётки и вручил их своему гостю.

– Если всё будет в порядке, я с благодарностью возьму их, а если что не так, отвечу: «Спасибо, но это не мои». И пусть он тогда приходит спустя ещё какое-то время.

Первого июля германские войска входили в столицу Латвии. Секретарь митрополита, являвшийся одновременно агентом НКВД, в отчаянии докладывал Судоплатову:

– Его нигде нет! Как сквозь землю провалился! Что делать?

– Что делать! Ноги пора делать, вот что! Немцы будут здесь через час. А за то, что упустил митрополита, пойдёшь под трибунал!

В тот же день немцы вошли и в Тихое. Зажиточные латыши встречали их хлебом-солью, красиво преподнесённым на пшеничном снопе. Кто-то угощал немцев пирожками. Двое мужиков вынесли красное знамя с серпом и молотом и, разорвав надвое, бросили его к ногам немцев. Немцы вешали свой красный флаг с чёрной свастикой в белом круге, по-хозяйски распоряжались в сельсовете, пинками выбрасывали оттуда каких-то служащих.

А тем временем отец Александр стоял пред дочерью Моисея. Она была в длинной белоснежной рубашке. Отец Александр вопрошал:

– Отрицаеши ли ся от сатаны и всех дел его, и всех аггел его, и всего служения его, и всея гордыни его?

– Отрицаюся! – отвечала Ева.

– Сочетаеши ли ся Христу?

– Сочетаюся! – отвечала Ева.

Здесь, в храме, ещё никто не знал о приходе немцев. Две певчие старушки, пользуясь заминкой, переговаривались:

– Молотов: «Война!», Сталин: «Война! Война!» А сами драпают, немцы уже от нас совсем близко.

– Ох, может, даст Бог, мимо пройдут. Страшно!

– А когда сталинцы входили, не страшно было?

– Тоже. То одни, то другие, что за напасть!

Ева вошла в купель. Отец Александр окунал её:

– Крещается раба Божия Ева во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь.