Исаак Шапиро - Черемош (сборник)

Я возражаю, мол, факт можно под любым соусом…

– Можно. Но твой соус тухлый. У тебя случайный ветер, случайно плохой клей, случайно оторвалась буква, и именно та, что изменила смысл. Здесь случайность или провокация?

– А мне это зачем? Какой резон?

– Вопросы задаю я. К примеру, хотел испортить нам праздник.

– В отношении испортить, – объясняю, – с вашей стороны осечка. Я детдомовец. Понимать надо. У нас праздника ждали, как слепой – света. Все стрижены наголо, будто в тюряге, а в глазах радость. Сам директор играл на аккордеоне, пел: «Орленок, орленок…» и еще – про смуглянку-молдаванку… она собирала виноград. Мы думали, «Виноград» – это город, как Сталинград. Но главное, в такой день – жируем от пуза: хлеба двойная пайка, в пшенке капля настоящего масла, потом дают кисель. И каждому круглый пряник, корочка на нем хрупкая, мы ее слизывали, чтоб не крошилась. Этого не забыть. С куцых лет праздник для меня – святое. А вы говорите…

Мой сыскарь рассматривал карандаш, будто ему в новину такая вещица и других забот нет. Наконец поднял голову.

– Складно поешь. Только ошибся: меня дитячьи сопли не трогают. Плакат был в твоих руках, значит, твоих рук дело.

Гляжу на него: махонький начальник, а уже говно. Что будет, когда станет большим…

Но вслух попросил встречу с главным механиком, он расскажет, вместе гуляли…

– Должен огорчить, у тебя один свидетель был – и тот ничего путного…

Оказывается, Евген Павлыч давно дома. На него компромата нет. За «Славу» не судят. Значит, кому – свобода, а кому – вагон для некурящих…

– Ты надеялся, за тебя костьми ляжет?

– Да нет, – говорю, – мне его помощь что сгорелая спичка. У Евген Пидоровича завсегда хвост под брюхом.

Менту что-то понравилось, бобрик теребит.

– Чего смотришь грустно? Не последний день живешь. Лучше вспоминай подробности.

Подробностей у меня навалом.

– До центра добежали без заминки, ветер подгонял. Бабы одной рукой прически берегли, другой – подол. Мужики тоже за шляпы держались. На площади, перед трибуной я выдал «Ура!» – все перепугались, голос такой, могу показать…

– Не надо.

– В подъезде хотели праздник отметить. Бутылку принес. Перцовка. Градус – слабый, зато цена – кусачая. Я платил. Павлыч, как обычно, без денег. Но открыть пузырек не успели. На проходной ваши люди конфисковали…

– Чепуху несешь! При чем здесь водка?

– Водки не было, перцовка.

– Не строй из себя…

Глаза у него каменные.

– Значит, ветер виноват. Другим ветер ничего не оторвал, а у тебя… вырванные годы. Свидетели отсутствуют, плакат с провокацией доказывает твое намерение, а ты мне байки…

– Одно намерение имел – выпить с Павлычем…

И дальше я ровным голосом, без взбрыков, сообщаю, что кругом не согласен. Не было провокации. Тот, заводила, что по радио объявлял, тоже, наверно, умеет читать. Нам кричал: «Слава труду!» – не трупу. Все колонны слыхали. Насчет свидетелей, говорю, херня вопрос. Главный свидетель – трибуна. Когда выдал «ура!», начальство на трибуне присело от удивления. Будь на плакате обида для них, меня в конце площади ждал бы почетный караул…

Законник мой склонился к столу, бумагу царапает крупным почерком. Не слушает. Еще бы, человек под его властью, ты для него – мурашка, наступит – и как не было. Только не на того нарвался. Меня не вчера сделали… Мы тоже десять лет мимо школы ходили. Потягаемся. Об наши мозоли зубья обломаешь. Так и сказал ему:

– Вы, как хотите, можете сидеть на своем мнении, но я считаю…

И стал вслух втолковывать разные соображения. Неспешно, чтоб запало ему в сердцевину пару слов. Главное, не обидеть, по нервам не задеть. Разрисовал позицию: дело-то потешное, но не подсудное. Я чист, как молоко. И еще: а если кто-то из властей заметил, какое слово лежало на плакате? Что тогда?.. Конфуз получится. Любой простофиля знает: не любят у нас, когда белые нитки наружу. Несолидно. За это, конечно, не повесят, но и не повысят. Одна морока и камедь. Скорей всего – засмеют.

Я вроде штопора: все глубже беру и глубже.

– Надо вникнуть, – говорю, – не ту натуру имею – начальство позорить. Характер жидкий. Политика или всякие идеи мне до дупы. Нет у меня желания тайгу удобрять. Одну идею уважаю – насчет пива…

Наконец мой грамотей, кончил писанину. Шумно выдохнул, будто дрова колол целый день. Доволен собой, в зрачках искорки.

– Хитер, Федор Степанович, хитер. Тебе не шоферить, в цирке зарабатывать, там ушлые требуются.