Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Клаус — то ли муж, то ли друг, я в этом так и не разобрался — смотрел на нее неотрывно. В кабачке уже сидел цыганенок и бренчал на гитаре; в конце каждого номера Клаус лениво хлопал в ладоши. Незадолго до полуночи немцы встали и ушли.

Было ясно, что возвращаться на родину они не торопятся — с собой у них была маленькая палатка. Они поставили ее милях в двух от деревни, на клочке пляжа, с трех сторон окруженном скалами. Их образ жизни вызывал у фарольских неуемное любопытство — до этого палаток им видеть не приходилось. Почти все молодые рыбаки по уши влюбились в Митци и, сгорая от ревности, люто ненавидели Клауса. Кое-кто повадился слоняться по берегу вблизи палатки, другие прятались в лесу и подглядывали за парочкой. Алькальд к этому отнесся с большим неодобрением, о чем и заявил рыбацким старшим. Впрочем, что тут можно поделать, никто не знал. «Не о том наши парни думают», — сказал алькальд.

Все решили, что немцы сильно поиздержались. Время от времени они заходили в деревню или в кабачок, где молча сидели за стаканчиком пало. Рыбаки пытались их угощать, но они качали головой, хотя рыбу с благодарностью принимали. Неподалеку от берега находилось несколько хуторов, и стало известно, что они заходят туда купить чего-нибудь съестного. Крестьяне, случалось, неделями ничего не видели и изнывали от тоски и одиночества. Новые люди были им в радость, и они за бесценок, а то и вовсе даром, снабжали их всякой нехитрой снедью.

Ежедневно два наших гражданских гвардейца, закинув винтовку за спину, держась плечо к плечу, обходили свой участок — деревню и ближайший берег.

У палатки они устраивали привал и вступали в разговор с немцами. Однажды они предупредили девицу, чтоб она поостереглась разгуливать в бикини и чем-нибудь прикрылась.

Примерно через неделю после того, как немцы разбили палатку, гвардейцы решили проверить у них документы. На месте оказалась лишь девица: убедившись, что паспорт у нее в порядке, гвардейцы сказали, чтобы их ждали на следующий день — придут, мол, разобраться с ее мужем. Но и на следующий день Клауса не было. Девица, не выказывая никаких признаков беспокойства, сказала, что Клаус где-то пропадает с позавчерашнего дня, а паспорт у него, наверно, с собой. Она пригласила их в палатку, и они пошарили в его вещах. В рюкзаке оказалось всякое барахло, в бумажнике — семейные фотографии и несколько песет. Девица заявила, что деньги принадлежат ему.

Оказалось, что за день до того Клаус ночью вдруг встал и вышел — по нужде, надо полагать. Митци повернулась на другой бок и опять заснула, а когда утром проснулась, увидела, что его нет. Неужели ее это не удивило? — спросили гвардейцы. Еще как, ответила она небось волноваться стала? Да что тут волноваться? С Клаусом такое бывает, человек он неуравновешенный. Но как она полагает — он вернется? Не исключено. Испанцы народ бесстрашный, но эмоциональный.

Гвардейцы сказали алькальду, что такой спокойной женщины в жизни не видывали. Может, они поскандалили? Нет, они никогда не скандалят. Ну разве повздорят иногда. А так — нет. Ах, да, — в ту ночь, когда исчез Клаус, она, кажется, слышала чьи-то голоса: впрочем, сказала она, может быть, это ей приснилось.

Гражданские гвардейцы велели Митци собирать вещички и препроводили ее в деревню. Муга, не сводивший с нее глаз, предоставил ей бесплатную комнату в своей гостинице. Гвардейцы, алькальд и несколько доброхотов прочесали всю местность вокруг бывшего лагеря. Никто не знал, что нужно искать. На песке виднелись какие-то следы — похоже, на берег вытаскивали лодку; в густых зарослях можжевельника нашли какие-то непонятные тряпки. Больше ничего обнаружить не удалось.

Через несколько дней из Фигераса прислали унтерофицера, и он новел дознание по всем правилам: допросил Митци, вместе с пей отправился на место происшествия и набросал план, который приложил к протоколу. Местные полицейские беспокоились, не наврала ли им Митци, но унтер отвел это подозрение как необоснованное. Митци вернули паспорт, а на следующий день Муга отвез ее в Фигерас и посадил на поезд, идущий в Германию.

А еще через несколько дней Муга справлял именины. По такому случаю он выставил деревенским бочонок «аликанте». Его привезли в кабачок, чтобы алькальд распределил все по справедливости. Вино было мягкое, ароматное, с легким привкусом миндаля; рыбаки, привыкшие к густому, приторному пало и к той кислятине, что им поставлял Сорт, никогда в жизни не пили ничего подобного. На каждую семью вышло по литру, а всем заглянувшим в этот великий день в кабачок вино отпускалось бесплатно. Рыбацкие старшие и несколько других твердокаменных фарольцев с презрением отвергли подачку, мелкая же шушера не заставила долго себя упрашивать: вечер еще не кончился, а кое-кто из молодых парней был уже пьян в дым.