Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Тут в Бабкином семействе разразился скандал: Себастьянова Эльвира заявила, что поступает на службу к Муге, горничной в гостиницу. Бабка смешала Себастьяна с грязью: какой же он мужчина, если позволяет своей жене работать на чужих людей. Открыто тот возражать не осмелился, но в душе был целиком на стороне Эльвиры: правительственный синдикат платил ему 28 песет в день, Муга же платил всем своим работникам не меньше пятидесяти.

Страсти бушевали и в других семьях: нашлись еще две отчаянные головушки, отважившиеся пойти в горничные, — дрожа от волнения, разодевшись как на крестины, они отправились наниматься на работу. А когда жена сказала Симону, что Муга зовет ее в поварихи, предлагая бешеные деньги — 75 песет в день, и что она согласилась, тот сказал — все! с него довольно: завтра они уезжают за границу, — и действительно, ушел из дому и пропадал где-то целые сутки. Из фарольских мужчин никто не захотел связываться с Мугой, зато в Сорте он без труда нанял мусорщиков, чернорабочих и садовника.

25 числа из Перпиньяна автобусом прибыли двенадцать туристов из Франции; на следующий день из Фигераса привезли немцев. В Фароле на них смотрели с нескрываемым любопытством. Иностранцы громко разговаривали, яростно размахивали руками, одеты были крайне легкомысленно. Деревенским это не нравилось. Туристы платили за каждую услугу и денег не жалели. Они зашли в кабачок выпить по стаканчику и, уходя, оставили чаевые. Алькальд и бывший у него в услужении дурачок буквально остолбенели. Чужого им было не нужно — деньги так и остались лежать на столиках, дожидаясь своих хозяев. Повстречав на улице иностранных дам, в большинстве своем не представлявших ничего особенного, молодые рыбаки — из чистой вежливости — пошли за ними следом. Дамы смущенно хихикали, по были явно польщены таким вниманием.

Готовя гостиницу к открытию, Муга проявил незаурядную фантазию. Вдоль веранды расставили кадки с цветами; в полутьме беседок, увитых плющом, таинственно светились китайские фонарики. После обеда включили радиолу. Музыка была так себе — заурядный послевоенный хлам, лишенный и мысли, и национального колорита: среди испанцев уже не оставалось настоящих музыкантов. Публика, однако, пришла в восторг. Тяжелые пасодобли и пьяный гитарист — истязатель медведей — это была та Испания, которую искали иностранцы.

Туристы были народ недалекий и невзыскательный.

Муга их сразу же раскусил. Но испанец, даже стараясь идти в ногу со временем, все равно остается испанцем. Было еще чему поучиться. Кудрявый виноград и мерцающие фонарики не могли скрыть от взора туристов жуткого строения — это был тот самый дом, который старый Кабесас строил в одиночку всю свою жизнь. Вид, открывавшийся с другого конца веранды, также не радовал глаз: прямо напротив гостиницы находилось заведение коновала — древняя стена со станком для холощения жеребцов. В Фароле лошадей не держали, но коновалу почему-то приглянулась рыбацкая деревня, и он жил в хибаре с видом на море. Сортовские частенько обращались к его услугам. Кастрация жеребца — дело тонкое и спешки не терпит: после основной операции требуется все аккуратно подрезать острой бритвой. Однажды, вскоре после того, как туристы разместились в гостинице, Муга сидел на веранде и наблюдал за работой коновала. Со стороны казалось, что созерцание работы непревзойденного мастера доставляет ему несказанное удовольствие. Вдруг его окружила толпа испуганных и возмущенных клиентов.

Пришлось Муге идти к алькальду и объяснить: нельзя, мол, выставлять напоказ иностранцам все теневые стороны нашей жизни. В тот же день стену сломали, коновалу отсчитали 5000 песет и посоветовали подыскать для своего промысла более подходящее место.

Чего только не делал Муга, чтобы позабавить своих клиентов. Не прошло и нескольких дней, как он устроил им «гала-ужин под открытым небом». На улице у гостиницы были накрыты столы. Деревенским по традиции и по складу характера не пришелся по нраву этот ужин, обернувшийся вскоре вульгарной попойкой. Столы ломились от яств, шампанское, оказавшееся, впрочем, сладенькой шипучкой, текло рекой. За псевдошампанским последовало самое настоящее бренди; шум и гам стоял до глубокой ночи. Хотя настоящего голода в Фароле тогда и нс было, кое-кто из деревенских все же ел не досыта, и им обидно было видеть, как туристы скармливают кошкам кушанья и во сне не снившиеся рыбакам. А сколько хорошей еды по окончании пиршества было просто выброшено на помойку!