Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Кое-что ценное сообщил Себастьян; дон Альберто тут же записал его слова — они придадут доносу большую убедительность. Незадолго до энсеррады Муга остановил Себастьяна на улице и сказал, что дело с третьей виллой улажено и через неделю можно будет приступить к работе.

Самым убедительным доказательством причастности Муги к недавним событиям были показания одной старой ханжи, руководительницы местного отделения Общества господа Христа. Я видел их процессию; держа в руках хоругвь, эта женщина торжественно заявила: «Перед святым сердцем Иисуса даю я обет никогда вплоть до самой смерти не читать мирских книг, газет и журналов, и никогда не стану я мазать лицо румянами и белилами». Она сообщила, что Муга недавно подарил ей распятие. «За услуги», — добавила она, язвительно улыбаясь.

Сведений о Муге было собрано достаточно, и дон Альберто попросил дона Игнасио помочь составить донесение, которое пойдет в Фигерас начальнику гражданской гвардии. Получилось довольно длинное послание. Вскоре пришел подробный ответ. Ознакомившись с ним, дон Альберто понял, что затея его провалилась.

Начальник сообщал, что распорядился произвести тщательное расследование инцидента, о котором ему доложил местный сотрудник полиции, и на основании опроса свидетелей пришел к следующему заключению.

Первое. Заявители искажают характер вышеупомянутого инцидента и преувеличивают его значимость.

Общественное порицание, вынесенное женщине, известной своим аморальным поведением, представляется неправомерным расценивать как акт насилия или ущерба собственности.

Второе. Вопреки утверждениям заявителей никто не принуждал вышеупомянутую женщину, а равно и ее мать покидать деревню, что они письменно и засвидетельствовали.

Третье. Неправомерно рассматривать акт общественного порицания, о котором сообщают заявители, как незаконное сборище, преступный сговор или как подстрекательство к преступным действиям; это, по сути, принятый в данной местности традиционный способ выражения неодобрения, и его следует рассматривать как таковой. Начальник знает, что один из заявителей известен как исследователь фольклора, так что он должен быть знаком с этим обычаем.

Четвертое. Алькальд Сорта обратился к вышеупомянутым женщинам с официальным предложением вернуться на прежнее место жительства, каковое предложение ими было отклонено.

В заключение начальник сообщил, что не считает себя вправе дать ход этому делу.

После изгнания Марии-Козочки в Фароле возникло подпольное движение, в центре которого оказалась Кордовеса; заговорщики стремились восстановить в ее прежнем звании таким образом вернуть общине ее незаменимого члена.

Естественно, первым делом ей порекомендовали избавиться от лишнего веса, но, как быстро похудеть, Са Кордовеса не знала и ко всем обращалась за советом.

Доктор Обольстит прописал ей диету, в которой преобладало тошнотворное месиво из лимонного сока и молотых зерен акации. Старушка дона Альберто порылась в памяти и вспомнила несколько рецептов, популярных в годы ее далекой молодости. Она посетовала Са Кордовесе воздержаться от всякого питья, а пищу употреблять одну лишь болгарскую амброао — до первой мировой войны она продавалась по Европе. Деревенские женщины велели ей побольше гулять при свете молодого месяца, а когда очередь дошла до дона Игнасио, тот посоветовал ей молиться; впрочем, было заметно, что он не особенно рассчитывает на успех рекомендованного средства.

Цвет дамского общества под предводительством Бабки и Мясничихи ломал голову над тем, как бы поскромней, а в то же время и поэффектней оформить возвращение Са Кордовесы к своим обязанностям, что должно произойти через месяц после того, как она пройдет курс лечения и вернется в прежнее свое состояние.

Лучшего повода, чем воскресное гуляние, придумать не могли. Фарольские женщины любили театральные эффекты, и, когда желанный день настал, Са Кордовесу стали готовить к прогулке так, как не готовят к выходу на сцену актрису театра «Кабуки». Рыбачки стали присматриваться к зачастившим в последнее время в Фароль французским туристкам: во что они одеваются, как держатся — и старательно копировали все, что им в них нравилось. Тем летом в моду входила белоснежная пудра, и Бабка с Мясничихой развернулись вовсю: пудры положили столько, что лицо Са Кордовесы стало как у покойницы, и лишь огромные черные глаза живо блестели среди мертвой гипсовой белизны. Впервые после войны фарольские женщины отважились пустить в дело губную помаду; цветом она напоминала капли крови, разбрызганной по мясной лавке. В послевоенные годы искусство косметики переживало упадок, подводить губы разучились, — и рог у Са Кордовесы вышел несколько кривоватым.