Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

— Но иностранцев-то хоть не трогают?

— Не трогают. И потом, дорогой мой, девять избирателей из десяти сами предпочитают иметь сильную личность во главе государства. География края такова, что многие районы практически недоступны, и, поверьте мне, до появления на политической арене Лопеса в департаменте царил хаос. Я всегда считал себя либералом, но если бы вы прожили, как я, десять лет в атмосфере полной анархии, вы тоже нашли бы аргументы в пользу сильной личности. А генерал не просто сильная личность. Однажды он сказал, что Колумбия, когда придет время, шагнет из феодализма сразу в современный капитализм, и ничто не сможет этому помешать. Я верю, что так и будет, — сказал Харгрейв.

— Есть ли у него какие-нибудь человеческие слабости? — спросил Хоуэл.

Харгрейв задумался.

— Полагаю, есть, — ответил он. — Лопес суеверен.

Очень суеверен.

Они снова сели в большой американский автомобиль и по узким улочкам стали выбираться из города. Харгрейв, опустив стекло на несколько дюймов, осыпал пешеходов невразумительными проклятиями на местном диалекте.

От раздражения на его обожженном солнцем лице выступили веснушки.

— Должно быть, я здесь слишком давно живу. Собаки, бросающиеся на людей, другие ужасы — многое я уже не воспринимаю. Просто не замечаю.

Хоуэл готов был поверить, что Харгрейв не преувеличивает. Потеря восприимчивости — так называлась болезнь, симптомы которой он быстро распознал.

Они ехали по грязной улочке мимо проворных калек и полоумных нищих, а расположившиеся на обочине торговцы укладывали в жаровни куски отвратительного на вид сырого мяса. Кающиеся грешники ползли на коленях по каменным плитам к дверям церкви, напоминавшей византийскую крепость.

«Он ничего не видит, — думал Хоуэл. — Ничего не чувствует. Точно в скорлупу забрался».

Хоуэл только что побывал в безликой индейской пустыне, где нет ни красок, ни звуков, ни движения жизни, наедине с ветром да звездами, мерцающими в ночном небе, а теперь поток впечатлений захлестывал его почти до дурноты. Ему казалось, что у Харгрейва развилась профессиональная болезнь, проявлявшаяся в постепенной, но неуклонной потере чувства сострадания, в угасании всякого интереса, болезнь, приводившая к тому, что люди, которым сотрудники «Благотворения» должны были помогать, начинали их раздражать.

— Когда-то и у меня сердце кровью обливалось, — подтвердил Харгрейв его мысль. — Но со временем острота восприятия притупляется. В местной тюрьме человеку могут перевязать член и ждать, пока у него не лопнет мочевой пузырь. От всего этого можно с ума сойти, но никто не сходит. Это не воспринимается как реальность. Воображение не справляется.

Церковный купол врезался в бронзовое небо вместе с кружившими стаями голубей, перезвон колоколов заглушал шум кондиционера. На рысях проехали всадники с патронташами на груди. Женщины выхватывали детей из-под копыт мулов.

Харгрейв, погруженный в будничные заботы рабочего дня, с невозмутимым видом вел машину.

— Обычно мы добираемся до Дос-Сантоса [5] Крупное хозяйство латифундистского типа в Латинской Америке. за час, но сегодня мы потеряем время на пикетах. Часа за два доедем.

— Чарльз не понял, что вынудило вас туда перебраться.

— Нам приходится иметь дело с местными миссионерами. У них там асьенда и они предоставили нам помещение. Плата за него меньше, чем в городе. Между прочим, этот автомобиль принадлежит миссионеру Граалю Уильямсу, он очень полезный человек.

— Должно быть. А своего автомобиля у вас нет?

— Есть, но без кондиционера. Для поездки в город все просят автомобиль у миссионера.

— Вы считаете, что для работы вам полезнее находиться в Дос-Сантосе?

— Несомненно. В относительной прохладе, в приличных условиях и работается лучше. В доме тоже установлен кондиционер. Есть все современные удобства. Я думаю, вам у нас понравится.

Разговор прервался на минуту, затем Харгрейв добавил:

— Зачем лишать себя удобств, если это не продиктовано необходимостью?

«Оправдывается», — подумал Хоуэл.

Внезапно городской пейзаж перешел в череду живописных сельских домиков. Кусты на обочинах сменились вскоре деревьями — сначала со спиленными на дрова нижними ветвями, затем уже не тронутыми человеком. Вместо городских ласточек появились маленькие птички с ярким оперением, носившиеся над дорогой, а когда начался тропический лес, из зарослей выпорхнула голубая бабочка и, ударившись о ветровое стекло, распласталась на нем, будто кто-то приколол ее булавками.