А что, если это телефон виллы? У кровати стоял телефонный аппарат, но номера на нем не было. Вряд ли стоило заниматься изысканиями среди ночи. Лучше снова уснуть, только надо запомнить номер. Я мог положиться на свою память: не она ли разбудила меня в четыре часа утра? Но увы, я не понаслышке знал о ее капризах: она порой выдает никому ненужные сведения, а когда информация необходима, молчит. Если бы я мог записать мелодию! Но я не знал нотного письма.
Я зажег свет, взял бумагу и карандаш. Нанес на лист десять точек, соответственно высоте звука, и соединил их линией, как созвездие на астрономической карте. Система записи была, мягко говоря, рудиментарной, но памяти порой достаточно и малого подспорья.
Марая таким образом бумагу, я надеялся успокоиться, но не тут-то было: снова уснуть в эту ночь оказалось равносильно чуду. В моем мозгу прочно сидела дурацкая мелодия из десяти нот, словно какой-то примитивный механизм заело в голове. Это напомнило мне пять нот, которые в «Близких контактах третьего вида» служат для общения с инопланетянами, и все жители Земли в исступлении начинают их играть, призывая марсиан.
А кого же призывал я?
В какой-то момент аккорд так ударил по нервам, что у меня вырвался крик. Я тотчас испугался, что его могла услышать Сигрид. А через мгновение уже надеялся, что она слышала и сейчас прибежит в атласном дезабилье ко мне в комнату осведомиться, что со мной случилось. Я сошлюсь на приснившийся кошмар и попрошу ее побыть со мной, положить прохладную ладонь на мой пылающий лоб и спеть мне колыбельную.
Этого не произошло. Я хотел было крикнуть еще раз, громче, но не осмелился. Чтобы заглушить мелодию в голове, я принялся напевать про себя: исполнил «Strawberry Fields», потом «Enjoy The Silence», потом «Satisfaction», потом «Bullet with Butterfly Wings», потом «New Born», но эта какофония не помогла. Тупое сочетание десяти нот пробивалось из-под «Битлз», «Депеш мод», «Роллинг Стоунз», «Смашинг Пампкинс» и «Мьюз», точно музыкальный сорняк. Зато эти усилия так утомили меня, что я уснул.
Проснулся я в десять утра. Вскочил с постели и, накинув белый махровый халат, спустился вниз. Позвал Сигрид, стал ее искать. Ее не было.
«Я бываю дома только по воскресеньям. Раз в неделю вам придется терпеть мое присутствие», — сказала она мне вчера. Был уже понедельник.
Приуныв, я пошел на кухню. Сигрид приготовила для меня кофе и купила свежие круассаны. На столе я нашел записку:
«Дорогой Олаф,
Надеюсь, вы хорошо спали. Я вернусь вечером, около семи. Если что, звоните мне на мобильный 06… [4] Мобильные номера во Франции начинаются с 06.
Счастливо.
Сигрид Версаль, 24.07.2006»
Интересно, что она чувствовала, подписываясь именем, которое дал ей я? Я даже хотел позвонить ей, чтобы спросить, но решил, что это будет неуместно: столь важная персона не тратит времени на такие глупости.
Появившийся тем временем Бисквит уселся напротив и пристально смотрел, как я ем круассаны. Я протянул ему кусочек, он презрительно отвернулся, словно говоря, что уважающий себя кот не довольствуется крошками со стола. Не дал он и погладить себя по широкой спине. Этот котяра не любил чужих.
Еще не допив кофе, я снял трубку стоявшего в кухне телефона и набрал 06. Это не совпадало с мелодией, преследовавшей меня всю ночь. Я набрал 01 [5] 01 — телефонный код Парижа.
— совпало. Могло быть, правда, и 04, и 07, но Олаф, кажется, сказал, что звонит в Париж. Если, конечно, и в этом не солгал.
Было еще рано, половина одиннадцатого. Я решил отложить изыскания на потом: захотелось принять хорошую ванну. Будь я Батистом Бордавом, работал бы в этот час в конторе с моими бывшими коллегами. Как я мог потратить столько лет жизни на занятие, которого и не помню толком?
Я долго отмокал в горячей воде, блаженствуя, как сушеный гриб в отваре: обрести свой былой объем оказалось сущим наслаждением. И то сказать, я всегда жалел сублимированные овощи: о какой вообще жизни можно говорить, если утратил влагу? На упаковках обычно пишут, что продукт сохраняет все свои качества, но само высушенное растение, если бы спросить его об этом, наверняка думает иначе. Неподверженность гниению — боже, какая скука!
С тех пор как меня звали Олафом, я чувствовал себя пористым как губка и, подобно крупинкам кускуса, впитывал окружающую жидкость. Если так будет продолжаться, подумалось мне, скоро мое тело заполнит всю ванну. А притом, сколько скандинавского пенистого геля я в нее вылил, мои ткани приобретут вкус мыла.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу