Бориc Виан - Катавасия в Анденнах

Серафимьо и Адельфин познакомились несколько лет тому назад знойным летним днем на пляже в местечке Отлив-на-Сосняк. Серафимьо бросил кости на бледно-золотистом песочке и лежал плашмя (по личным мотивам) на животе. А Адельфин шагал в задумчивости, устремив взор в небесно-голубые дали, где рождаются и умирают надежды на обратное получение дарителем имущества в случае смерти владельца. Адельфин споткнулся о растянувшееся во весь рост тело Серафимьо. Этот первый контакт и послужил толчком к возникновению длительной дружбы, ни разу не омраченной (чем это?), невзирая на краеугольные различия в характерах двух этих ванадиевых человека. [1] Элемент ванадий назван от имени богини красоты Ванадис — благодаря цвету солей. (Прим. перев.).

Добавим также, что Альвабред с Нуващье виделись крайне редко, и у нас сложится точное чувственное представление об их отношениях.

Не успел электрический родстер застопорить, а безвкусно прикинутый лакей, одетый в строгую черную ливрею, не допускающую и намека на неуместную фантазию, уже распахнул дверцу перед двумя приятелями, которые вылезли с другой стороны, поскольку на дух не выносили, когда кто-то сует нос в их дела. Они поднялись по лестнице благородных пропорций, снизу доверху уставленной кадками с вялоползучей триппореей, словно вход в какой-нибудь тропический дворец. Адельфин сорвал мимоходом стручок душистой триппореи, и одурманивающий запах муската вперемешку с мускусом шибанул ему в голову. Сладострастно-красные образы пылали у него перед глазами, такими голубыми-голубыми, такими остекленевшими, покуда он карабкался по ступенькам в облачке подстегивающих чувственность ароматов. Нет стимулятора более бодрящего, на наших-то широтах, нежели триппорея: она придает существованию тот пикантный привкус, в поисках которого отважные путешественники отправляются в дальние страны, где в лесах перекатывается воплизмами звериный волапюк.

Наверху лестницы фасонистая горничная помогла двум закадычным дружбанам избавиться от верхней одежды. Белокурая малютка, со стреляющими намазанными глазами и развинченными бедрами, забрала у Адельфина пелеринку с кепкой и отняла у Серафимьо дождевик. После чего растворилась в коридоре с фиолетово-розовой подсветкой, а мужчины торжественно вступили в прихожую Баронессы де Какадур.

Раут был весьма представительным. Более одиннадцати светских тусовщиков напирали со всех сторон на тучные телеса каштановолосой де Какадур, втиснутые в футляр платья из чистого презерватина, со страшно откровенным вырезом на груди. Она гоготала без удержу и передышки, как кобылица со смешинкой во рту, и с надменной дерзостью таращилась в лорнетку на вновь прибывших. Не потому, что была хамовата, а по близорукости. Она очаровательно обелозубила Адельфина, которого признала за своего, но в упор не видела Серафимьо. Вот откуда, заметьте, начинается престранное приключение, подстерегавшее до поры наших безупречных во всех отношениях героев, историю похождений коих мы вознамерились поведать...

Оскорбленный в лучших чувствах, Серафимьо стал белее сахара. Однако одним тычком Адельфину удалось вернуть ему природный цвет лица. Оркестр настраивался. Хроматическая губная гармошка пережевывала томный фокс на мотив собачьего вальса. По ходу действия Серафимьо распознал седьмую по счету умственно отсталую, похожую на недотянутую седьмую в септаккорде, и, заключив здоровенную ярко-рыжую дебилку в объятия, безо всякого сопротивления увлек ее, вертя крупом, в вихрь спазматических телодвижений. Такая уж у него была манера танцевать. Адельфин сгреб Баронессу в охапку, и обе пляшущие четы принялись выкрикивать нечто непотребное и плотоядно вихлять бедрами в такт непристойному ритму, причем у дамочек от напряжения заблестели под мышками стеклянные бусины.

Поймав паузу в гармонических отвязках забойного оркестра, где лабали два музыканта, один из коих читал партитуру вслух, а другой, его слепой коллега, синхронно это дело озвучивал, Адельфин потащил своего другана в буфет.

— Ну? — поинтересовался он.

— Ты все равно не въедешь... — отвечал Серафимьо.

— А? Ну да, — согласился Адельфин, и впрямь ни во что не въехав.

— Эта женщина... Баронесса...

— Ближе к телу...

— А-а-а! — заревел Серафимьо. — Бывают мгновенья, когда тебя так и подмывает сказать!..