Тао Юаньмин пригладил бороду, осушил еще чарку и, вдруг погрустнев, продолжал:
— Недаром эти два дня я все думаю, что надо докончить «Поминальную песнь» и «Эпитафию самому себе». Оставлю своим добрым друзьям вроде Янь Яньчжи, пусть почитают.
— Папа, разве вы вчера не виделись с наставником? Вы собирались пожить там дня два, а в тот же вечер вернулись! — озабоченным тоном произнесла невестка.
— Увидеться-то увиделся, да только побеседовать не пришлось. У них там было какое-то буддийское молебствие. А этот великий законоучитель, Хуэйюань, очень уж любит себя показать, все пугает людей разговорами о жизни и смерти, о том, что грешники «во всех трех сферах [33] Три сферы — в буддийской философии сфера чувственных желаний, сфера зримых форм и сфера чистого духа.
не найдут покоя, как во время пожара». Не люблю я этого!
— Верно сказал почтенный Конфуций: «Мы еще жизни не знаем — что можем мы знать о смерти?» — ввернула невестка фразу из «Бесед и суждений», блеснув своей образованностью. Кстати говоря, эту фразу часто повторял и сам Тао.
— И вправду противно — шумят, суетятся... А сами небось только и думают что о богатых прихожанах с большими деньгами! — разговорился подвыпивший Атун.
— Нет, тут ты не прав. Хуэйюань строго придерживается монашеской морали, богатства его не прельщают. Он написал пять трактатов под общим названием «Монашествующие не преклоняются перед земными владыками», досконально знает и шесть конфуцианских канонов, и учение Лаоцзы и Чжуанцзы [34] Учение Лаоцзы и Чжуанцзы — даосизм.
, а буддийские сутры излагает не так сухо и пресно, как иные. Он не допустил в сообщество «Белого лотоса» этого гордеца Се Линьюня [35] Се Линьюнь (385—433) — выдающийся поэт, один из основоположников пейзажной лирики. Отпрыск одного из знатнейших родов, он активно участвовал в политической жизни и был казнен по навету врагов.
, который любит похваляться своей родовитостью и богатством. Наконец, он, как пишут, «весело беседовал о былом» со свирепым предводителем разбойников Лу Сюнем, не побоялся, что его за это объявят пособником бандитов. Вот за что я его уважаю. Все это мог сделать лишь человек смелый, образованный, талантливый.
И все же мы с ним разные люди. По-разному смотрим на жизнь и смерть. Я много об этом думал и всякий раз прихожу к тому, о чем уже писал двадцать с лишним лет назад в стихотворении «Домой к себе»: «Дай воспользуюсь я этим миром живых превращений, чтоб уйти мне затем в ничто. Зову неба я буду рад; колебаньям откуда явиться?» [36] Перевод акад. В. М. Алексеева.
Сколько бы мы ни спорили с Хуэйюанем, каждый останется при своем мнении.
Он как-то написал «Суждение о бренности тела и бессмертии души», а я ответил ему циклом стихотворений «Тело, тень и душа». Смысл их выражен в строках о том, что нужно отдаться волнам великих превращений в природе, не радуясь и не гневаясь; пусть исчезает то, чему суждено исчезнуть, и не нужно из-за этого беспокоиться. Исчезновение означает завершение. Все, что имеет начало, должно иметь конец, должно завершиться. Разве это не естественно? К тому же жизнь прожить совсем нелегко!
Взять хоть нашу семью. Одна за другой умерли две матери моих детей, моя сестра и брат. Когда мне шел сорок пятый год, во время пожара сгорел наш дом и почти все имущество. Спасибо, друзья и соседи помогли, а то бы нам не выжить. Вы, молодые, испытали и голод, и нужду. Так неужели же это должно длиться вечно?
Или возьмем, невестушка, твоего родителя. Ты только представь себе, что каждый отрастит такой же живот, так же будет целыми днями бегать с визитами к областному начальству, хлопотать о приобретении новых земель. Ведь должно же это когда-нибудь кончиться!
Тут Тао Юаньмин не выдержал и расхохотался; на его темном осунувшемся лице обозначились ямочки.
— Хотите, расскажу вам смешную историю? Третьего дня я слышал ее от Ян Сунлина; наверняка он сам ее сочинил. Но в истории этой есть смысл — из нее явствует, что не все в буддизме приносит пользу в обычной жизни.
Тут Атун и его жена стали наперебой просить:
— Расскажи, папа, расскажи! Я страсть люблю слушать твои истории!
— Папины рассказы многие любят!
— Ладно, слушайте. Как-то один бедный ученый отправился к прославленному монаху побеседовать об истине. Монах с ним обошелся надменно. Зато с каким усердием он обхаживал важного чиновника, прибывшего в монастырь! Когда чиновник удалился, ученый спросил: как можно одних гостей принимать так, других — эдак? Старик ответил на чаньский [37] Чань — одна из школ в буддизме; ее последователи часто излагают свои суждения в форме парадоксов.
манер: «Принимать — все равно что не принимать; вот не принять — это значит принять». Взбешенный таким разъяснением, ученый несколько раз изо всей силы стукнул монаха по лысине, приговаривая: «Бить — все равно что не бить; вот не бить — это значит бить». После этого он ушел, очень довольный собой. Ну как, понравилось?
Читать дальше