Избранные произведения писателей Дальнего Востока

Немного старше Нямжав, она поначалу несколько кичилась своим превосходством над провинциалкой. Но это длилось недолго, ибо по натуре Норжма была отзывчивой и приветливой девушкой.

В первые же месяцы Нямжав стала зарабатывать на комбинате по семьсот — восемьсот тугриков. У нее хватало денег и на еду, и на наряды. Но в последнее время многое изменилось: возникли трудности с продуктами и одеждой, цены подскочили. Оно и понятно — шла война.

...В сумеречном свете зимнего утра к комбинату со всех сторон, группами и поодиночке, спешили рабочие.

Нямжав вспомнила, сколько усилий потребовалось Соному-дарге, чтобы отправить ее сюда, как упорно сопротивлялись приемные родители. А когда выяснилось, что из их заявлений и жалоб ничего не вышло и наступило время отъезда, они даже завалявшегося хадака не подарили ей на дорогу. Тогда-то Нямжав окончательно поняла, что была у них всего лишь батрачкой.

«Не отправь меня Соном-гуай на производство, — подумала Нямжав, — они бы и сейчас мною помыкали: разожги печь, пойди туда, принеси это, отнеси то... А в такую погоду тем более. Лежали бы себе на кроватях, а я топи таган...» И от того, что она теперь самостоятельна, сама себе хозяйка, Нямжав ощутила себя необыкновенно счастливой.

Когда она подошла к проходной, раздался восьмичасовой гудок. За дверью ее сразу же окутало теплом: в проходной жарко топилась железная печь. Нямжав заспешила к зданию шерстомойки. Там было шумно — машина работала на полную мощность, и люди, чтобы услышать друг друга, вынуждены были кричать.

Большая, умная машина накручивала шерсть на свои шестеренки, потом подавала ее на зубчатые гребни, вычесывала и наматывала на толстые барабаны, затем шерсть снова промывалась и шла на сортировку. После этого ее еще раз отмачивали и, наконец, сушили. Круглые сутки, все двадцать четыре часа, ни на секунду не останавливаясь, не переводя дыхания, работала машина.

Работницы шерстомойного цеха привыкли к машине. Хорошо знали ее. Если в машине был избыток сырья — она начинала клокотать, как будто хотела проглотить шерсть залпом и поперхнулась, и, наоборот, когда машине не хватало шерсти, она хлопала, как бы просила добавить корма...

В раздевалке к Нямжав подошел мастер цеха Очир — мужчина лет сорока, с острым взглядом.

— Ну, что там с этой, твоей... нахлебницей? — спросил он недобро.

«Нахлебница — это Норжма, конечно», — решила Нямжав.

— Больна она. Встать с постели не может — лежит, — не выдала подругу Нямжав.

— Тогда надо врача вызвать! — сказал Очир и ушел по своим делам.

У Нямжав отлегло от сердца: мастер, кажется, ничего не заподозрил. И она молодец — сказала так, как попросила подруга. «А вранье ли это, хорошо это или плохо — там видно будет». Нямжав поспешила в цех. Грузчики уже тащили туда мешки с шерстью.

— Это все овечья шерсть, грязная и длинная, — сказал кто-то из них.

— Эй, девчата, пошевеливайтесь! — крикнул другой грузчик. — А то машина остановится!

В одном из углов огромного цеха громоздилась гора шерсти: ее доставляли сюда на тележках в мешках и сваливали в кучу, очень тускло светилась огромная лампа, подвешенная к потолку, порой даже трудно было дышать от поднимавшихся испарений.

Нямжав принялась за очистку шерсти: мусор она бросила в огромный мешок из дерюги. Потом работницы сортировочного цеха должны были разобрать шерсть по сортам, погрузить мешки и отвезти к шерстомойной машине. Девушки работали быстро и сноровисто, однако гора шерсти почти не уменьшалась.

Осенью, когда Нямжав впервые пришла сюда, ее поставили ученицей к Ханде — опытной сортировщице. Через месяц Нямжав научилась отличать хорошую шерсть от брака, сортировать и нумеровать ее. Для нее, привыкшей сызмальства к тяжелой работе, труд на фабрике не был тяжел. Однако в быстроте и сноровке она иногда все еще уступала своим напарницам.

Кроме того, Нямжав старалась сортировать шерсть как можно тщательнее, и на это уходило много времени.

Несколько раз она слышала, как мастер Очир отчитывал работниц, которые то ли в спешке, то ли по небрежности допускали брак в работе: путали сорта или закладывали в машину плохо очищенную шерсть. Нямжав очень боялась, что нечто подобное может случиться и с ней, и потому сортировала шерсть особенно старательно.

Когда она доставила свой первый за этот день мешок к шерстомойной машине, работавший на погрузке уже немолодой мужчина зло бросил:

— Что ты еле ноги волочишь? Другие уже три мешка принесли, а ты еле-еле один...