Поль-Лу Сулитцер - Ханна

Дугал подыскал себе место государственного служащего в австралийских колониях. Несколько лет семья прожила в Тувумба и Брисбене, но как только строительство железных дорог и мостов было закончено и эти дороги соединились с железнодорожной сетью Нового Южного Уэльса, они переехали в Сидней. Лиззи — их единственная дочь и самая младшая, у нее еще четыре брата. Вернее сказать, четыре брата живут в доме на Гленмор-роуд. О пятом, Квентине, Лиззи знает очень мало, только то, что он жив и что имя его нельзя произносить вслух, как будто его никогда и не было.

Впрочем, Лиззи не суждено с ним встретиться, и об этом она будет сожалеть всю свою жизнь.

Все эти подробности Ханна узнает постепенно. А пока она наконец села за стол и ест тушенную с овощами говядину, при этом семь пар глаз — три зеленых, остальные голубые — пристально смотрят на нее. По мере того как мужчины возвращаются домой, ее знакомят со всеми членами семьи. Родители, Дугал и Коллин, сидят по краям стола. Дети в порядке возраста: Род, старший, двадцать шесть лет, за ним Оуэн, Патрик, Алек и, наконец, Лиззи.

Для Ханны ново и удивительно окунуться в мир настоящей семьи, она уже и забыла, что это такое. К тому же это — семья иностранцев, которая, как ей кажется, живет в необычайной роскоши. Стол покрыт вышитой скатертью, сервирован фарфором и серебром, а сколько ножей, вилок, ложек, стаканов! Ханну поражает необыкновенно высокий рост всех Мак-Кеннов: самый младший из мальчиков, девятнадцатилетний Алек, не догнавший еще по росту не только своего отца, но и Рода, гораздо выше Менделя и почти такого же роста, как Тадеуш. Ханна чувствует себя фокстерьером, попавшим на обед сенбернаров.

— Еще чашечку чаю? — предлагает Коллин Мак-Кенна.

— Нет, спасибо.

— А пирога?

— Нет, я правда больше не хочу. Я прекрасно пообедала. Тишина. Только Ханна случайно поперхнулась. Первый раз в жизни она стесняется. В это невозможно поверить. К счастью, в течение получаса после обеда, когда все перешли в гостиную, Дугал болтал не переставая, и это позволило Ханне помолчать. Дугал говорил о построенных им мостах и дорогах, оседлав тем самым своего любимого конька. Он рассказывал, что в разных австралийских колониях ширина колеи неодинакова, что не очень практично, когда речь идет о том, чтобы связать эти системы воедино; более умно поступили в Индии, построив дорогу от афганского Кибера Пасса до Коромандельского берега…

Дугал Мак-Кенна не очень высокого мнения об австралийских поселенцах. В большинстве своем они, как он считает, — прямые потомки каторжников, высаженных в Порт-Джексоне и даже здесь, в Сиднее, или, что не лучше, пираты из Дампьера; он громит их будущих потомков, но, к изумлению Ханны, для которой просто невероятно, чтобы сын мог открыто противоречить отцу, Род становится на их сторону, утверждает даже, что в один прекрасный день Австралия порвет связи с Англией…

— Я пойду, — объявляет Ханна, пользуясь коротким затишьем в дискуссии.

Уже больше трех часов, как она у Мак-Кеннов, и до этого момента ей удалось ничего о себе не рассказать. Она предложила хозяевам одну из своих обычных выдумок: она француженка, живет в Париже, ее зовут Анна де Лакро, приехала в Австралию, совершая семейное путешествие, в Сиднее проездом, чтобы встретить здесь своего старого русского наставника Сэма Визокера. Но так как он переселился в Америку, ей ничего не остается, как завтра снова вернуться в Мельбурн, где ее ждут родители…

— В какой гостинице вы там остановились? — спрашивает Коллин Мак-Кенна.

— В "Империале", — на ходу сочиняет Ханна, которая совершенно не знает, существует ли в Сиднее отель "Империал".

— Сколько вам лет?

— Двадцать один. Я привыкла путешествовать одна.

Коллин смеется.

— Так или иначе, вы будете спать здесь. В комнате Лиззи огромная кровать; если вам удастся заставить Лиззи помолчать, вы сможете провести спокойную ночь. Я настаиваю, мадемуазель. Род! Возьми багаж, пожалуйста.

Род, рост которого добрых два метра, если не больше, хватает вышитую сумку и уходит наверх. Ханна опускает голову и снова ее поднимает, пристально глядя на весь клан, который в свою очередь смотрит на нее.

— Меня никогда не звали Анна де Лакро. Мое настоящее имя Ханна, я еврейка из Варшавы.

Коллин безмятежно улыбается.

— Ну теперь мы можем попить чаю. А ты, Лиззи, иди в кровать. Завтра утром тебе в школу…

Восемь с половиной следующего утра. Дом на удивление безмолвен, но в этой тишине нет ничего угнетающего, ничего такого, что может обеспокоить, это тишина жилища, где все в порядке. Ханна спускается по лестнице в одном из своих красных с черным платьев, но босиком: вчерашняя прогулка по Сиднею стоила ей стертых до крови пяток.