Одри Ниффенеггер - Соразмерный образ мой

«Скучища», — подумала Джулия. А уж скучать в одиночестве было совсем невыносимо. Джулия огляделась, но не нашла ничего, достойного внимания. Идти наверх тоже не хотелось: Валентина по-прежнему с ней не разговаривала.

Мартин запел, и Джулия почувствовала, что это ему в радость. Песня была ей незнакома. Чем-то напоминала рекламный джингл. Джулия еще разок пнула газеты, но связки не повалились. «На работу, что ли, устроиться, — подумала она. — Тоже скучища, но хоть на людях буду». Ноздри уловили запах тостов, и на нее вдруг нахлынула безотчетная тоска. Еще один резкий пинок — и газеты повиновались: стопки беспорядочно посыпались ей на ноги и на живот. Это чем-то напоминало пляжную игру, но макулатура, в отличие от песка, больно тыкала ее острыми углами. Джулия немного выждала, надеясь получить удовольствие. «Ни фига, — подумала она, — все без толку». Выбравшись из-под газетных завалов, она перешагнула через несколько связок и открыла дверь. Там Джулия пошла на голос Мартина, в кухню, где он готовился есть — вот именно — тосты.

На следующее утро Валентина и Элспет уселись вместе за планшетку. Элспет ответила не сразу.

НЕ ПОНИМАЮ, написала она.

— Я хочу уйти от Джулии, — пояснила Валентина.

Эта идея ее буквально преследовала, вытесняя все остальные мысли.

УХОДИ

— Она не отпустит.

ГЛУПОСТИ

— Когда вы с мамой разбежались…

У НАС НЕ БЫЛО ВЫХОДА

— Почему это?

Бесцельно покрутив кольцо, Элспет замерла.

— Если Джулия подумает, что я умерла, она меня сразу отпустит.

ДЖУЛИЯ НЕ ВЫНЕСЕТ ТВОЕЙ СМЕРТИ ЭДИ И ДЖЕК ТОЖЕ

О родителях Валентина не подумала. Нахмурившись, она тем не менее продолжила:

— Слушай, Элспет, у нас все получится. Я умру, Джулия, хочешь не хочешь, начнет жить в одиночку и со временем привыкнет. А ты по-быстрому вернешь меня в мое тело, и я буду жить-поживать — пойми, для меня наступит совершенно другая жизнь. Свободная.

Не сводя глаз с Валентины, Элспет задержала руку на планшетке. Сначала Валентина узрела в ее взгляде осуждение, потом задумчивость.

ДАВАЙ МЫСЛИТЬ ПРАКТИЧЕСКИ, написала Элспет. ТЫ ДОЛГО БУДЕШЬ БЕСТЕЛЕСНОЙ ПОХОРОНЫ ТЛЕН КЛАДБИЩЕ МЫ ВСЕ ЗДЕСЬ А ВДРУГ ТВОЙ ДУХ УЛЕТИТ КАК МЫ СОЕДИНИМ ТЕЛО И ДУШУ ТЕЛО НАЧНЕТ РАЗЛАГАТЬСЯ НЕ СХОДИ С УМА

— Попросим Роберта — он не откажется помочь.

ОТКАЖЕТСЯ

— Не откажется, если ты как следует попросишь.

Элспет не на шутку разволновалась: Это катастрофа. Змей, яблоко, женщина: адское искушение. Ничем хорошим это не кончится. Откажусь. Без меня она не справится. Получив отказ, волей-неволей научится ладить с Джулией. Нет, нет и еще раз нет. Элспет видела, что Валентина терпеливо, как примерная школьница, ждет ее решения. Скажу ей: не может быть и речи.

Пальцы Элспет легли на планшетку.

Я ПОДУМАЮ, сообщили буквы.

Устроившись на заднем дворике, Валентина пила чай. Было хмурое майское утро; даже она редко поднималась в такую рань. Каменный выступ, на котором сидела Валентина, подернулся мхом; оставшийся от Элспет теплый стеганый халат не спасал от сырости. Сбросив шлепанцы, Валентина поставила ступни на скамью и опустила подбородок на коленки.

Элспет наблюдала за ней с приоконного дивана.

На кладбище трещали сороки. Две из них взлетели на стену и не спускали с Валентины глаз. При этом они переминались с ноги на ногу. Валентина тоже уставилась на птиц; ей вспомнилась считалка, услышанная когда-то от Эди:

«Две — смешинка, — сказала себе Валентина. — Это к удаче». Она даже мысленно заулыбалась, но тут к двум сорокам присоединились три других, а через мгновение — еще одна, самая жирная и горластая: она плюхнулась в середину, и остальные бочком заковыляли в стороны, чтобы освободить ей место на стене. Валентина отвела глаза и стала смотреть в сторону окна. «Это кто там, Джулия, что ли?» В неосвещенной комнате маячило темное, как дыра, пятно. Валентина даже встала и, приложив ладонь козырьком, вгляделась повнимательнее. «Элспет? Нет, померещилось». Но первое впечатление не давало ей покоя: темное пятно в темноте… «Да нет там ничего. Элспет так себя не ведет; странность какая-то».

Сделав последний глоток, Валентина забрала чашку, блюдце, ложечку и вернулась в дом.

Котенок Смерти спал у Валентины на подушке. В комнату проникали косые лучи послеполуденного солнца: они ложились на ковер, на край постели, но не дотягивались до Котенка. Весь белый, он почти сливался с наволочкой: как на картинке — белый медвежонок в пургу, подумала Элспет. Она выбрала себе место на солнце и, пропуская сквозь себя теплые лучи, наблюдала за спящим Котенком. Я по твою душу. Элспет была подавлена. Могла ли она вообразить, что когда-нибудь станет убивать спящее пушисто-белое создание? Но теперь оказалось, что она как раз из тех, кто перед этим не останавливается. Не бойся, кошечка. Я сразу же тебя оживлю. Элспет на пробу потянулась к Котенку, но тот не шелохнулся. Она почесала мягкое кошачье брюшко. Как же у меня тогда получилось? Она погрузила руку в белое тельце; недовольно мяукнув, Котенок заворочался, но не проснулся. Элспет без помех прощупала горячие кровеносные сосуды, внутренние органы, косточки, мышцы. Искала она зазубринку бестелесности; пальцы без труда должны были узнать душу, состоявшую из той же субстанции, что и сама Элспет. Есть ли у нее постоянное место внутри тела? Или она подвижна? В прошлый раз она сама зацепилась за мой мизинец. Скользкая была, точно косточка авокадо, — как такую удержишь? Котенок фыркнул и свернулся поплотнее. Прости, кошечка. Прости. Элспет поднялась пальцами выше, к легким, и тут Котенок проснулся.