Александр Покровский - Бортовой журнал 4

Появились они в нашей армии с 70-х годов прошлого века, когда стали призывать зэков. Тех, кто успел отсидеть в тюрьме в свои восемнадцать лет, стали призывать в стройбат.

И стройбат стремительно превратился в отделение тюряги.

Если такое случается, значит, офицеров там нет. Или они понятия не имеют о том, что такое армия. Офицеры там старшие зэки. Причем это относится и к лейтенантам, и к полковникам, и особенно это относится к генералам.

Если есть дедовщина, значит, генералы не заняты службой, а когда генералы не заняты службой, они лиходействуют. По-другому не бывает. Если главный волкодав ворует кур, вся стая будет воровать кур.

На подводных лодках в мои времена случаи дедовщины (у нас ее называли «годковщиной») были редкостью. Там, где есть конкретная боевая задача, все заняты именно ею – боевой задачей.

И ею заняты все – от командира до рассыльного.

А поскольку все видят, что командир служит так, что он сознание может потерять от перенапряжения, то это служение заражает. Весь экипаж делает дело. Целый день – тяжелая, изнуряющая работа.

Упал в койку – счастье.

И еще на лодках жизнь всего экипажа зависит порой от действий одного только матроса.

Так что к людям отношение бережное. У нас офицер всегда бросится спасать матроса.

На лодках устав тоже несколько ослаблен, но там он ослаблен именно из-за жуткого перенапряжения. Офицеры называют друг друга по имени-отчеству. Например, я обращался к старпому: «Анатолий Иванович!» – а он мне говорил: «Александр Михайлович!» – это в обычной жизни. Если же старпом назвал тебя по должности, например, он сказал: «Начхим!» – это означало, что далее пойдет речь о моем заведовании. Если он сказал мне: «Товарищ капитан третьего ранга!» – значит, он мной недоволен, и сейчас лучше отвечать ему: «Есть! Товарищ капитан второго ранга!»

После разноса мой старпом обычно тут же смягчался и говорил уже буднично: «Александр Михайлович, это надо сделать в кратчайшие сроки. Верю, что у вас это получится», – конечно, после этого я сворачивал горы.

То есть устав сидел в нас очень глубоко, и в любую минуту он появлялся на поверхности.

А начиналось все с училища. Как это ни странно, но устав в училище был делом священным. Командиры не ругались матом. Наш начальник факультета, например, не ругался. Исключения были, конечно. Ругался только начальник факультета штурманов Вася Смертин, но это все знали, и это вызывало смех.

Между равными мат был, но в отношении «начальник-подчиненный» – никогда, дурной тон.

В запрете была ругань, не то что рукоприкладство.

И это передавалось из поколения в поколение.

Я сам был командиром на младшем курсе. Тогда старшинами на первый курс назначали курсантов с третьего и четвертого курса. Я был командиром отделения, а потом и заместителем командира взвода.

Управляли мы только голосом и только по уставу.

Лишь однажды я поднял руку на подчиненного. В ответ на мое приказание он сказал какую-то грубость. Я схватил его за грудки, приподнял и прижал к стенке.

Потом я его отпустил, пришел к командиру роты и сказал, что я не могу быть младшим командиром, потому что я только что ударил подчиненного. Он меня выслушал и сказал, что я прав.

Через мгновение я был снят с должности. Так что сейчас это не армия. Это что-то другое.

Япония ведет успешную инвестиционную политику. Такую успешную, что нам ее никогда не догнать.

И у них сейчас будут легализованы вооруженные силы. Они в них вложат все, что смогут. А смогут они много.

И потом они легко и красиво возьмут у нас Курилы.

Мы им сами их отдадим, потому что не сможем ничего противопоставить монстру.

Кто это все сделал? Мы сами. Своим Стабилизационным фондом. Мы же топчемся на месте.

Так о какой экономике в этом случае может идти речь?

Мы делаем шажочки, а они – шаги. У нас не вооруженные силы, а демонстрационное шоу.

Такое впечатление, что у нас одна надежда, как и в 1941-м, на непролазные дороги.

Не пройдут они, увязнут.

Но по современным способам ведения войны они к нам даже не войдут.

Мы им сами все вынесем. Все, что пожелают.

Так что если все будет идти, как идет, то финал у нас будет скоро.

И все эти метания – Китай или не Китай – нас не спасут.

Поделят нас, а мы при этом скажем, что так и должно было случиться.

Балтика напоминает помойку. Я не оговорился.

Балтийское море – это свалка для химического оружия. Его тут пруд пруди.