Бертон Уол - Высшее общество

Сибил отвернулась от Ходдинга, спрятав искаженное болью лицо, и скорчила гримасу, как будто старалась освободиться от прилипшей к небу халвы.

– Они думают, – она запнулась, – что у нее растет опухоль.

Ходдинг вздрогнул.

– Она не хотела говорить мне, пока, – Сибил глубоко вздохнула. – Она не хотела беспокоить меня.

Ходдинг потянулся к телефону.

– Мы можем доехать туда через час. Я позвоню в больницу. В Бостоне есть специалист…

– Нет, – возразила Сибил. Она не дала Ходдингу поднять трубку и отвела его руку. – Это напугает ее. Ты не понимаешь. Они – люди старого закала. Поеду я. Если ее нужно поместить в больницу, я сумею ей это объяснить. Ты… ты только смутишь ее. Понимаешь?

Ходдинг понял: дело в его богатстве. Он покраснел от стыда и беспомощности при мысли об этой старой храброй женщине – почему-то он представлял ее в домашнем чепце, угощающей его чаем из большой кружки – сувенира с Кливлендской выставки – и жалко пытающейся скрыть свою опухоль. Ему было стыдно не только за свое богатство, но и за молодость, здоровье. Он покачал головой, мучаясь от невыносимой боли.

– Позвони мне, как только сможешь. Я имею в виду, когда ты приедешь туда, – попросил он. – В наше время многое можно сделать. Если действовать быстро.

– Может быть… – Сибил кивнула и слабо улыбнулась. – Я хочу сказать, может быть, они и не ждут окончательного заключения. Возможно, все будет хорошо.

Ходдинг прижал ее голову к своей накрахмаленной рубашке.

– Моя храбрая девочка, – пробормотал он, – моя бедная храбрая девочка. – Невольно он улыбнулся, но это не имело значения, потому что она не могла видеть его лица, с которого он не сумел согнать улыбку. У него было намерение дать ей десять тысяч долларов наличными, и хотя он был уверен, что она станет возражать, Ходдинг знал, что на этот раз он будет тверд. Настойчив и тверд.

Это было все, что он мог сделать, чтобы не улыбаться во весь рот.

Пол занял ей место у окна в первом вагоне и сидел рядом, закрывшись номером «Провиденс Джорнэл». Сибил хотела сойти в Трентоне, ссылаясь на то, что они «никогда не были в постели в Трентоне», но Пол сказал «нет».

– Я хочу встретиться с одним человеком в Питтсбурге по поводу сплава. Можно подождать до тех пор. В любом случае, мы едем поездом потому, что нам надо о многом поговорить. Так что – нет.

Сибил ощутила прилив благодарности. С тех пор, как ей исполнилось двенадцать или тринадцать лет, ни один мужчина еще не сказал ей «нет».

Пока Ходдинг ехал в такси от Пенсильванского вокзала, он испытывал странную эйфорию. Это чувство было стойким и полным жизненной силы, ему не страшны были волны самоанализа. По привычке он попытался разложить свои эмоции по полочкам, но лишь пришел в замешательство, и ему захотелось хихикнуть. Ну, пусть будет так, – он счастливо вздохнул и прикрыл рот рукой, чтобы таксист не увидел его дурацкой ухмылки.

Одной из причин охватившего его счастья было то, что он так твердо держался с Сибил. В самом деле, он насильно сунул ей в кошелек десять тысяч, и она, как и ожидал Ходдинг, отказалась принять деньги. Она даже всплакнула. При мысли о ее слезах появившаяся на лице Ходдинга улыбка, которую он прикрыл рукой, стала еще шире. Конечно, все это было порочно, – нет – поправился он, – искаженно, но… Его врач будет доволен. Ходдинг действительно сумел приспособиться к своей власти, а не бежать от нее. И никакого чувства вины, никакого! Он полез в карман за блокнотом, в который заносил существенные наблюдения за своим поведением. Память, как сказал его доктор, это просто экран, но совокупность экранов, как в механике поляризованного света. Однако, как только он поднес карандаш к бумаге, такси уже привезло его на место. «К черту», – сказал он сам себе счастливо, важно вылез из такси и дал шоферу пять долларов на чай.

Внутри «Ла Белль Рив» царило ощущение благополучия и гармонии – внутренней гармонии, он был уверен в этом, – которое усиливалось благодаря вспышкам добрых чувств. Темноволосая Джульетта, которой он вручил, словно дар, свою шляпу, взамен наградила его полной любви улыбкой и обдала запахом духов, идущим от ее прелестной груди. У Ходдинга было сильное искушение задержаться в средиземноморском великолепии этой улыбки, но хозяин, мистер Амандуйе, уже пробрался между мясистыми приветливыми пальмами и увлек его за собой с мягкостью и точностью хирурга. А там уже повеяло на него дурманящей, почти как наркоз, приветливостью мистера Александра, метрдотеля. Несомненно, эти уважаемые люди расцветали от его присутствия. Может быть, их жизнь и не была монотонной, но его визиты в Нью-Йорк несомненно становились для них событием. Он чувствовал, что его голова была бассейном, и в нем плавали дельфины. Славно – хотя бы только на миг – славно быть столь богатым!