Бертон Уол - Высшее общество

– Баббер! – взвизгнула Клоувер, задыхаясь от ярости, возмущения и негодования. – Я покончу жизнь самоубийством! Я… – и Клоувер свалилась в бассейн.

Вода оказалась удивительно приятной и, погрузившись в нее, Клоувер немедленно забыла о своей ярости. Она почувствовала прилив бодрости, голова ее прояснилась. Она поплыла под водой к другой стороне бассейна.

Там, наверху, всплеск от ее падения прозвучал для гостей как призыв к веселью. Когда Клоувер наконец вынырнула с озорной улыбкой и физиономией, еще более подурневшей от прилипших к ней мокрых волос, бассейн окружили люди. Бигги второй раз за вечер сбросила с себя одежду, но теперь полностью. И от зрелища этой балансирующей на краю бассейна обнаженной скандинавки, похожей на мраморную статую, захватило дух у Веры и Пола. Другие гости тоже присоединились к двум женщинам, и поскольку стало очевидным, что водные развлечения станут всеобщими, один из боев-японцев, незаметно надул и спустил в бассейн огромного резинового коня.

Клоувер повисла у коня (он показался ей живым) на шее, терлась своим мокрым лицом о его морду, пыталась, не обращая внимания на веселые крики стоящих вокруг люлей, вскарабкаться на него. Несколько раз сорвавшись и плюхнувшись в воду, она, наконец, добилась своего, выпрямилась, худенькая, торжествующая, оседлавшая пурпурного резинового коня девушка в мокром шелковом платье, кольцом обвивавшем ее тощие бедра.

Баббер Кэнфилд, который отправился за боем, чтобы тот спустил воду в бассейне, вернулся с бутылкой бурбона в руках и полуяпонской речью в ушах. Он был блистателен, этот верзила, почти шести с половиной футов роста и весивший не меньше трехсот фунтов, потный, взъерошенный. Кварта бурбона в его лапище выглядела, как аптекарский пузырек.

– У тебя не больше мозгов, чем у лягушки в духовке, – забурлил Баббер. – Чтобы через двадцать секунд ты убралась отсюда в свою постель. – Он вытащил изящные платиновые часы, скрепляющие цепочкой лацкан и жилетный карман.

– Вам не испугать меня, вы, ковбой из Нейман-Маркуса! Единственная лошадь, которую вы могли бы оседлать – эта, – объявила Клоувер и, выкрикнув «и-и-и-го-го!», пустила своего коня по кругу.

– Баббер, прекратите шпынять девчонку, – почла своим долгом вмешаться и Консуэла, положив ему руку на плечо.

– Тринадцать… – считал Баббер, не обращая на нее никакого внимания, – четырнадцать…

– Баббер, пусть вам потрут спину, – брякнула Консуэла, вспомнив, что он путешествует с личным массажистом.

– Семнадцать. Я тебя предупреждал, восемнадцать…

– Шиш тебе! – вызывающе крикнула Клоувер.

– Ага, двадцать, – Баббер сунул часы в жилетный карман. Затем он вытащил из внутреннего кармана смокинга пару очков в стальной оправе и осторожно водрузил их себе на нос. Было что-то трогательное в этом человеке, похожем на носорога, огромного, могучего и подслеповато смотрящего на мир сквозь маленькие стеклышки.

Он выпрямился, и в нем уже не осталось ничего трогательного. Он расстегнул смокинг, выхватил откуда-то огромный, оправленный в золото и перламутр, смазанный и заряженный револьвер сорок пятого калибра, приподнял его, прицелился и выстрелил, поразив резинового коня.

– Вот тебе, упрямая скотина! – заорал Баббер.

За звуком выстрела последовали истошные вопли. Прежде чем удивленная и испуганная Клоувер успела выбраться из воды, Баббер повернулся на каблуках и покинул сцену.

Когда завернутая в полотенца Клоувер принялась подкрепляться бренди, Консуэла решила, что вечер пора заканчивать. Она выпроводила снова захмелевшую Клоувер из своей спальни, старательно избегая смотреть на промокшее сиденье стула. Вместе они вернулись на террасу, которая почти обезлюдела. Остался только Пол Ормонт. Он целовал Бигги, одетую в мокрое платье, и когда они услышали шаги Консуэлы, то быстро ретировались, как парочка призраков, в сторону крыла виллы, где располагались спальни.

– Спокойной ночи, дорогая, – прошептала Консуэла.

– Вечер был великолепен, – бормотала Клоувер, – я должна сказать вам, мисс Кол…

– Да, да, конечно, – Консуэла поспешила убраться восвояси. У нее болела голова, и она надеялась, что Вера оставит ее в покое.

Клоувер оказалась одна на террасе. Она чувствовала, что бренди согрело ее изнутри, а заботы старой леди – снаружи. Она лениво побрела в сторону спального крыла дома, сорвала цветок магнолии, растущей около бассейна, и стала размышлять, что бы ей сделать с этим чудом красоты. Она бесшумно, на цыпочках, кралась по коридору, напевая себе что-то под нос, когда увидела, что дверь одной спальни приоткрыта. Конечно она заглянула в нее: Фредди Даймонд спал на своей постели. Клоувер посмотрела на него, а потом на цветок. Хорошо бы подарить его Фредди. «Это я», – прошептала Клоувер. Его веки затрепетали. Скользнув внутрь, она тихонько закрыла дверь.