Людмила Иванцова - Родительный падеж

— Все, не могу больше! Режьте! Согласна на кесарево! Режьте!!!

А дальше, вперемежку с матом, крик акушерки:

— Ага! Режьте… когда уже полбашки торчит! Раньше надо было думать! Терпи теперь!

Порезали, конечно. Только не там, где просила. Потом зашили, как умели. Пацанчик зато здоровенный родился — четыре четыреста — богатырь! Орал долго и солидно, басом, без писка и надрыва. А Ольга плакала и приходила в себя. Старушка нянечка подошла к Ирише с новостями. Увидев ее испуг, пожалела, как могла, утешила, ободрила.

Ириша достала из своего пакета мандаринку, почистила и попросила передать Ольге в родзал — подарок за мужество.

Что-то Ириша засиделась. Думала, не покричать ли? Но вóды еще не отошли, вряд ли кто-то ею займется. Опять скажут — ходи, жди, мучайся…

Едва улегся шум вокруг Ольги — мимо предродовой провезли на каталке и бегом повернули в родзал женщину, только поступившую, но уже очень срочную. Ириша услышала краем уха — третьи роды, стремительные. Все закончилось довольно быстро по сравнению с богатырской эпопеей. Опять крики, стоны, опять местное заклинание: «Терпи! Тужься!» И вскоре — писк малыша.

«Девочка!» — почему-то подумала Ириша.

И тут раздался вопль:

— Опять девка?! Засуньте ее обратно!!! Я пацанаааа хочуууу!!!

— Господи, — взмолилась шепотом комсомолка Ириша, — Господи! Девочка, конечно, лучше, но мне бы хоть кого, лишь бы живого-здорового, и поскорее!!!

К ней через некоторое время подошла акушерка. Послушала допотопной деревянной трубочкой живот — сердцебиение плода присутствует.

— Что-то ты, дорогуша, все без толку у нас маешься. Дам-ка я тебе стимуляцию.

Принесла какой-то порошок в маленьких бумажных самодельных пакетиках. Велела принимать, запивая водой, каждые пятнадцать минут. Что делать? Придется пить. Гадость, конечно, горький до ужаса, но, может, дело хоть пойдет скорее. Запивала минералкой прямо из стеклянной бутылки, кривилась, поглядывая через дверь на еле ползущую стрелку железных настенных часов, что над входом в родзал.

«Процесс» и правда пошел. Во время очередных схваток произошло что-то странное — напрягшись от боли, Ириша почувствовала, что из нее вдруг хлынуло много горячей воды, которая разом оказалась под ней на простыне большой теплой лужей. «Воды отошли! — догадалась она. — Значит, скоро уже…» Крикнула проходящую мимо нянечку. Та подтвердила ее догадку, но сухое белье давать отказалась — все равно уже недолго лежать. Взяла полотенце с соседней кровати, подсунула под спину — накрыла лужу. Растерянная и настороженная, Ириша замерла. Схватки тоже как будто замерли — стали затихать.

«Не схватки, а прятки какие-то», — подумала она.

Привели новенькую. Без особых церемоний указали ей на свободные кровати. Чувствовалась знакомая напряженность, как тогда, с отсутствием документов. Чтобы не лежать в неловком молчании, Ириша решила познакомиться. Новенькая была молодая, лет двадцати двух, тоже напуганная происходящим с ней и вокруг. Она еще не привыкла ко всему этому чужому, когда и дурацкий наряд, и вид этой казенной мебели, и отсутствие внимания к тебе занимают слишком много места в голове, пока не переключишься на свой, такой важный процесс, ради которого, собственно, ты здесь.

— Меня Ирой зовут, а тебя? Ты что, тоже без документов умудрилась, что они чертом смотрят? — сказала Ириша.

— Света я. Нет, с документами. Просто я в разводе. Недавно. Но они почему-то думают, что я ребенка оставлю. Глупый народ… Может, я только ради малыша и жить-то буду. Должен же в жизни быть какой-то смысл, правда? Я так ее хочу. И уже очень-очень люблю…

— Ой, а ты уверена, что это девочка? — показала пальцем на живот Светланы Ириша.

— Конечно, девочка! Я знаю. Я точно знаю. Чувствую… Я ей уже даже одежки первые купила и пеленочки, все, что надо.

— Вроде нельзя, говорили, заранее покупать, — ляпнула Ириша. — Мне вот муж все купит к выписке, как забирать будет… — И запнулась. — Прости. Прости, пожалуйста! А кто же тебя будет забирать?

— Посмотрим, — сказала Светлана и вышла в коридор, придерживая халат.

Опять подошла акушерка. Что-то ей не понравилось. Принесла штатив, поставила капельницу. Нельзя, говорит, теперь медлить, раз воды отошли.

Почти ночь… Затишье в родзале. Персонал в конце коридора в ординаторской ужинает, посудой позвякивает. Скоро Новый год. Наверное, отмечают. Может, больше в этом году вместе не соберутся. Капли капают. Часы в коридоре тикают. Медленно все, как во сне… Полотенце под спиной пропиталось остывшими водами. Холодно. Тянет в пояснице… Учащаются и усиливаются схватки… Пока терпится. «Интересно, — думает Ириша, — может, это я такая терпеливая? Вот так тихо себе и рожу, потому что орать неловко. Ведь чего орать, если можно просто закусить губу или сжать кулаки, чтобы ногти впились в ладошки? Это только в кино показывают, как радистка Кэт в беспамятстве в немецком роддоме кричала по-русски. Правда, она вроде контуженая была…»