Сергей Литовкин - Никому ни слова

Первые два дня после визита к стоматологу я терпел нарастающую зубную боль и выполнял предписанные процедуры. За это время наш корабль перебрался в центральную часть Средиземного моря и лег в дрейф, поджидая выхода из Неаполя авианосного соединения америкосов, дабы сесть им на хвост. На третий день полосканий я не выдержал и отправился к нашему капитану медслужбы.

– Вася, сил уже нет терпеть – выдирай! – провыл я с выражением.

– А что стоматолог?

– Лечил, – сказал тихо я. – Его зовут Саша Чернов. Он тебе привет передавал. Сказал, что ты классно зубы дергаешь. Еще и от Нади тоже тебе привет послал.

– Ага! – злорадно произнес Вася, – знаю я этих узких спецов широкого охвата. Поковыряют, пошустрят, а нам, хирургам, потом за них отдувайся. Ликвидируй, понимаешь, последствия их лечебного шаманства.

Я не стал спорить и понимающе кивнул пару раз головой. Зубная боль была невыносимой.

– А от Светы он ничего не передавал? – лукаво прищурился доктор.

– Нет, не припомню.

– Вот! Вот! Я так и знал! Видишь? Что я тебе говорил?

Чувствуя, что эта тема может оказаться долгоиграющей, я схватил его за рукав и призвал к выполнению функциональных медицинских обязанностей. Вася поддался на уговоры, но долго с обидой бухтел о бессердечном к себе отношении.

Оказалось, что Василий действительно мастер по удалению зубных излишков. Все прошло успешно, и вскоре я уже смог начать тренировки перед зеркалом, определяя допустимые гримасы, при которых моя ущербность не слишком бросалась в глаза. Это плодотворное занятие прервал мичман Гена, заскочивший ко мне в каюту.

– Ну, давай что ли покурим твой крематорий, – ляпнул «стрелок», делая вид, что, избавляя меня от сомнительных запасов, проявляет товарищескую поддержку.

Мичман смачно затянулся, сморщился и протянул мне бритвенный станок, который не удалось обнаружить несколько дней назад.

– Нашелся, – улыбнулся Гена, – а ведь я тебе еще и подарок принес.

Он достал из-за пазухи пакет, вытащил из него фотографию и протянул мне.

На чистом белом фоне я увидел себя – бородатого, мрачно дающего прикурить от зажигалки себе же – безбородому, уныло держащему во рту некое подобие сигареты.

Тут-то я вспомнил, что Гена, пользуясь моим болезненным состоянием, отщелкал с десяток кадров, снимая меня до и после «рубки» бороды. Совал что-то в руки, заставлял держать во рту бумажную трубочку и отстал только под угрозой жестокого убийства посредством затупленного лезвия.

– Спасибо, – сказал я, рассматривая изображение и поеживаясь от свежих еще воспоминаний о зубной боли, ярко отпечатавшихся на обоих моих лицах, – здорово ты это слепил. А правильно я сделал, что бороду сбрил. Так себе была бороденка.

– Ага, – поддержал мичман, – дай-ка еще пару сигареток. Хорошо, что ты на крейсер смотался. Хоть какую-то отраву привез.

Он глубоко затянулся, закашлялся и нечленораздельно выругался.

Какой бы ерундовиной мы систематически ни занимались, всегда пытаемся придать ей глубокий, а иногда и мистический смысл, вырабатывая определенную систему и последовательность манипуляций, окружая процесс мелкими деталями и формируя традиции. Так, например, обстоит дело с совершенно дурацкой, как я теперь считаю, привычкой – курением. Я азартно дымил и коптил больше тридцати лет, что позволяет довольно квалифицированно судить о предмете. Не рискнул бы писать об этом, если б не развязался с табаком на грани столетий. Еще круче звучит – «в прошлом тысячелетии». Короче, держусь уже несколько месяцев. До этого было несколько тренировочных попыток. Хорошо помню, как в самый первый раз собрался всерьез бросить курить.

Выходил я в море в семьдесят каком-то году на кораблике вспомогательного флота с военной командой. Строился он немцами в пятидесятых годах как рыболовецкий траулер, но служил на Черноморском флоте посыльным судном. По плану я должен был следовать на этой посудине с кучей аппаратуры до одной из точек якорных стоянок в Средиземном море, а там перебраться на эсминец «Л-вый», где предстояло развернуть приборы для проверки их работоспособности в наиболее неблагоприятных условиях бурливой в это время года Восточной Атлантике.

За сутки до убытия мне удалось смотаться в тупиковую зону вокзала и разыскать там вагон-ресторан ленинградского поезда, чтобы с незначительной переплатой закупить все буфетные запасы «Беломора» знаменитой фабрики имени Урицкого. Набралось без малого сто шестьдесят пачек, которых, даже с учетом стрелков среднего калибра, должно было хватить для имитации дыма Отечества на полгода. Пачка противного табака «Моряк», ширпотребовская курительная трубка и блок болгарской роскоши «Стюардесса» дополнили мое богатство и укрепили чувство уверенности и личной независимости. Многое стерлось из памяти с предыдущего похода, но ощущение собственной неполноценности, возникающее при попытках стрельнуть хотя б окурок на корабле, где уже месяц как закончились все запасы, незабываемо.