Масахико Симада - Любовь на Итурупе

– Наверное, нет. Но мои предки много путешествовали. Вот и я понял, что наконец оказался там, куда вела меня жизнь.

– Звучит загадочно. Надо бы спросить у Марии Григорьевны.

Я поинтересовался, о ком это вдруг вспомнил глава администрации.

– Ну, если хотите, она шаманка, – проворчал Андрей.

– Шаманка?

– Говорят, она общается с мертвыми. Жители острова сторонятся ее. Слишком уж мрачны ее предсказания.

Мать Нины, которой я должен был передать весточку от дочери. У меня появился еще один повод встретиться с ней.

Мария Григорьевна жила вместе с сыном в поселке Буревестник на берегу Тихого океана, в заливе Касатка. На противоположной части острова, со стороны Охотского моря – Курильск. До Буревестника час езды по колдобинам. На этот раз за мной заехал «Кокусай коцу», с которым мы вместе прибыли на остров. С Сахалина прилетал самолет, и на обратном пути водитель собирался взять пассажиров. Никаких дел у меня не было, и я хотел, передав Марии Григорьевне сообщение от Нины, сразу же вернуться домой. Такси хранило в себе атмосферу Токио. На стекло приклеена надпись: «Ночью и ранним утром – наценка 30 %». В салоне еще витали запахи геля для волос и табачного дыма.

По дороге нам встретился грузовик с солдатами, больше ни людей, ни медведей мы не видели. Залив Касатка, или Хитокаппу, выходил в Тихий океан, удобное место для порта – и японцы и русские размещали здесь военные базы. Суда Объединенного флота, когда-то атаковавшие Пёрл-Харбор, тоже стояли здесь. Кроме того, залив Касатка славился крабами; чтобы свести концы с концами, военные ловили крабов и отправляли их в Японию, – поведал мне водитель «Кокусай копу», хотя я его об этом не спрашивал. Он даже рассказал, что заправляет контрабандой крабов Миша с золотыми зубами. Тот самый Миша, который проверял у меня документы в порту. Похоже, весь остров знает, чем он промышляет.

Берег речки размыло, и деревянный мост обвалился. Машина поехала вброд, выбирая, где помельче. Всю дорогу я сидел, крепко сжав зубы, чтобы случайно не прикусить себе язык, – даже челюсти заболели. Наконец «Кокусай коцу» выехал на берег залива и помчался вдоль кромки волн. Песок, пропитанный морской водой, был твердый и утрамбованный. Самая хорошая дорога на острове, природный хайвей, без ям и колдобин. У привыкшего к столичному асфальту такси началась вторая жизнь, жестокая и напряженная. У моря лежали красно-коричневые скелеты погибших кораблей, выброшенные на берег тайфуном. Когда-то этот пляж, ставший кладбищем кораблей, называли лучшим пляжем на побережье.

– Приехали, – разбудил меня голос водителя.

Открылась автоматическая дверь. Вокруг заросли бамбука, домов не видно.

– А где же дом? – Я удивленно посмотрел на водителя, он показал пальцем на холм. Там стоял бревенчатый домик с треугольной крышей, похожий на горную хижину.

– Что у тебя за дело к старой ведьме? Или ты на ее дочку глаз положил?

Похоже, такая непосредственная манера общения считалась на острове абсолютно естественной. Я буркнул по-японски:

– Волков бояться… – и полез на холм, поросший бамбуком.

Со двора горной хижины открывался замечательный вид на залив. Идеальное место для наблюдательного поста. Водитель громко окликнул Марию Григорьевну. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появился смущенный мальчуган с повязкой на левой руке. Ростом метр сорок, не больше, на вид лет десять или около того.

– Скажи маме: гость приехал из Японии. Нинин знакомый.

Мальчуган кивнул и ушел в дом.

– Это брат Нины, Костя, – сказал водитель и прошептал мне на ухо: – Он только с виду такой, а на самом деле ему скоро шестнадцать стукнет.

Обычно к шестнадцати годам тело уже становится взрослым, а лицо еще хранит детские черты. Но Костя, казалось, на полпути остановился в росте, а взгляд у него, наоборот, был серьезный, задумчивый. Вряд ли это просто замедленное развитие. Когда я смотрел на его непроницаемое лицо, на котором не отражалось никаких эмоций, мне казалось, что он перестал расти по своей воле. Водитель не унимался:

– Пообещай не спрашивать, что у него с рукой.

– Ладно, не буду. Только скажи почему.

Водитель вздохнул и попросил меня никому не рассказывать:

– У него дырка в ладони.

– Как у Иисуса Христа?

– Говорят, он родился таким. Мать переживает, с детства руку ему перевязывает. Никто никогда не видел, что у него под повязкой.

– А ты откуда знаешь, если никто не видел?