Сергей Волков - Красная Казанова

— Как в витрине?! — сердце Лидочки оборвалось. Но тут и в вагоне поднялась суматоха. Какая-то толстуха рядом начала со стоном сползать по поручню, оседая широким и рыхлым, как у ватного снеговика, задом. Ополоумевший кондуктор рванул верёвку звонка. Трамвай стал.

Дальше? Дальше… Лидочка поглядела вокруг, снова на себя. А так-как описываемые события произошли в чрезвычайно краткий промежуток времени, пусть и позволяющий невинной девушке сгореть со стыда, но явно недостаточный для осознания творящегося безобразия, то, следуя всеобщему порыву, Лидочка кинулась наутёк. И как знать, в какие Палестины, не отмеченные визитом небезызвестного Макара, занесли бы беглянку крепкие ножки, но на её пути возник коренастый невысокий старик.

С выцветшими глазками, в картузе, в подпоясанной косоворотке навыпуск под пиджаком и светло-серых бурках…

— Ой! — в старике Лидочка без труда узнала дядю товарища ГПОТа, Афанасия Матвеевича Ситникова.

Сразу внесём ясность. Прохор Филиппович старался всячески дистанцироваться от родственника, по соображениям, исключительно идеологического порядка, разумеется. Дядя был нэпман. Вообще, Афанасий Матвеевич ощутил в себе предпринимательскую жилку довольно рано, будучи ещё просто Афонькой, торговавшим семечками на вокзале, звонко, на весь перрон, расхваливая товар и задирая конкурентов. Со временем семечки сменил лоток с папиросами. А годам к тридцати Афанасий Матвеевич владел долей у купца третий гильдии, Самоварова, человека почтенного, мецената, имевшего дело с дорогой мануфактурой и державшего в бойком месте шляпный салон «Казанова». Афанасия Матвеевича величали уже по-батюшке, и неизвестно, каких высот достигла бы его карьера, не случись революция, а потом — октябрьский переворот. Шляпный салон, понятно, закрыли. Мироед-Самоваров подался в Париж, а гражданин Ситников остался на бобах. Лютой зимой двадцать первого, столкнувшись с племянником на блошином рынке, Афанасий Матвеевич, замотанный поверх тулупа, накрест, оренбургским бабьим платком, со слезами вспоминал весёлую юность и семечки. Чёрные, шуршащие в горстях семечки, крепко, вкусно пахнущие маслом! Но откуда, помилуйте, подсолнечник при продразвёрстке! Да появись он только, каким-нибудь чудом, без надлежащей бумаги… Ох! А бумагу можно было раздобыть исключительно у Ефимки.

Жил Ефимка, сапожник-сапожником, с вечно печальными тёмными глазками. Тачал скверные ботинки да поигрывал на скрипочке в трактире, где коротали досужие часы ломовые извозчики, выказывавшие своё покровительство Ефимке, поливая его штаны (а случалось и кучерявую голову) пивом. Но к двадцать первому году, вместо футляра скрипки, бывший тогда уже сапожник, обзавёлся деревянной кобурой, считаясь вторым человеком в губернской ЧКа, и Афанасий Матвеевич, хотя пиво на Ефима Яковлевича не лил, поскольку не любил пива, однако ж, как все русские люди, относился к скрипачам настороженно, предпочитая держаться в стороне.

Но вот потеплело, съезд РКПБ объявил о новой экономической политике. Афанасий Матвеевич воспрянул духом. Открыл в бывшем салоне Самоварова жестяно-скобяную лавочку, резонно рассудив, что железу не страшно даже пламя революций. Сгодилась и прежняя вывеска — «Казанова», лишь дополненная политкорректным Афанасием Матвеевичем, созвучно эпохе, прилагательным «красная». И зажил бы гражданин Ситников нэпманом, да беда в том, что гвозди, даже при острой потребности в них народного хозяйства, не расходятся как семечки (с чем согласиться Афанасий Матвеевич не желал категорически, полагая корень зла исключительно в неудачном расположении бывшего шляпного салона). Ну, не хватало старику перрона его юности, и всё же, выход был найден. Очень кстати племянник Прохор занял пост главного по общественному транспорту города, и Афанасий Матвеевич донимал родственника просьбами перенести трамвайную остановку с угла площади «Всеобщего равенства трудящихся» под окна «Красной Казановы»:

— Пятьдесят саженей, Прошенька, делов-то. А какая польза! Скучает человек, ждёт трамвая, заняться ему нечем, возьмёт, да и гвоздиков купит, так-то.

Племянник, понятно, и слышать ни о чём не хотел. Афанасий Матвеевич только вздыхал, подсчитывая убытки.

Представьте же чувства предпринимателя, когда, будто в подтверждение его идеи, из первого же остановившегося у лавки трамвая вывалили толпой пассажиры и со всех ног кинулись в «Красную Казанову».