Паула Уолл - Последнее слово за мной

Строго глядя на них сквозь очки, судья заставил их произнести клятвы, объяснил им их супружеские обязанности и велел жениху поцеловать невесту. Если бы он был священником, он бы заодно посоветовал Левону собороваться.

Кайенн потянулась к Левону для поцелуя, но жених сдержал ее порыв. Она была удивлена и слегка раздосадована. Еще ни один мужчина не отталкивал ее. Крепко держа Кайенн за руки, Левон поглядел на нее с такой нежностью, что ее напряженно стиснутые губы разжались, а все кости в теле стали мягче бисквитного теста. Она поняла знак, который он ей подал, и тогда он притянул ее к себе и поцеловал так, словно кроме них в зале никого больше не было.

И все опасения судьи улетучились.

Когда пара вышла из дверей муниципалитета, старики, вечно околачивавшиеся на ступеньках, разразились аплодисментами, а Бен Харрингтон заиграл на скрипке «Счастливые деньки пришли!» А ведь когда его жена сбежала с продавцом краски, он поклялся, что больше никогда не станет играть свадебный марш… и продавать краску.

Дикси Белл и племянник Левона бежали перед новобрачными по ступенькам и разбрасывали рис. Секретарша мэра взбеленилась.

— Ну, и кто теперь будет убирать всю эту грязь?! — шипела она.

— Ну-ну, Клара, — произнес шериф тем же тоном, каким обычно увещевал пьяниц и загнанных в угол преступников, — это же свадьба, а не хулиганство.

Буш Хог и его приятели накорябали на заднем стекле «шевроле» Левона гуталином слово «Молодожены» и привязали к бамперу старые ботинки и консервные банки из-под томатного соуса. На заднем сиденье стояла корзина с продуктами для пикника — подарок от Анджелы, и белая кружевная ночная рубашка для первой брачной ночи, упакованная в тонкую бумагу, — от Летти.

Пока Левон прощался со своим семейством, Шарлотта и Кайенн остановились поболтать о деле.

— Я подумала, что мы могли бы перенести мангал для жаркого на эту сторону реки, — сказала Шарлотта, облокотившись на машину. — Как тебе эта мысль?

— Женщины готовят, — кивнула Кайенн, — а мужчины едят.

Машина медленно двинулась прочь, гости махали руками вслед и желали им счастья. Одна только миссис Севье не смотрела на отъезжающих, ее губы были плотно сжаты.

— Она унизит его и разрушит всю его жизнь, — предрекла она вполголоса.

Анджела вдруг хлопнула в ладоши, и мамаша Левона подпрыгнула на месте, как кошка. Черные глаза Анджелы сверкали, она посмотрела на миссис Севье так, что у старухи дыхание перехватило.

— Они будут счастливы, — поклялась Анджела.

Потом она плюнула на дорогу прямо перед миссис Севье и растерла слюну носком туфельки. Мать Левона вытаращилась и попятилась, прижимая к себе карманную библию. А ее слова упали в землю и остались там, столь же мертвые, как пыль.

Стоя плечом к плечу, женщины из семейства Белл глядели, как свояк Левона помогал потрясенной миссис Севье забраться в машину.

— Где ты этому научилась? — спросила Шарлотта.

— Просто придумала на ходу, — ответила Анджела.

— Я говорила тебе когда-нибудь, как я тобой горжусь? — спросила Шарлотта.

— Я знаю, — ответила Анджела.

Медовый месяц они провели на озере. Левон читал, а Кайенн рыбачила.

Он оторвался от книги и обнаружил, что она смотрит на него.

— Тебе ничего не нужно? — спросила она, потянувшись к корзине для пикника.

Он покачал головой.

— Может, хочешь чего-нибудь?

Он залился краской, как мальчишка. Каждое утро мимо них на лодке медленно проплывал белый старик.

— Благослови вас Господь! — кричал он через водную гладь. А каждый вечер, проплывая обратно, он поднимал связку окуней и вопил: — Благодарю тебя, Господи!

Левон, который никогда не отличался суеверностью, на этот раз принял старика за добрый знак.

Бывший священник первой протестантской церкви выпасал свою паству твердой рукой и узким умишком. Он считал, что верующие должны только и делать, что рожать новых маленьких протестантов, а секс ради удовольствия вызывал в нем праведный гнев.

— Добропорядочная женщина, — возвещал преподобный Лайл с кафедры, — не станет красить рот, как блудница вавилонская!

Это еще вопрос, пользовалась ли блудница вавилонская помадой «Ревлон», но некоторые дамочки от таких речей впадали в панику. Мэри Луиза Бинкли, прикрываясь библией, терла губы носовым платком чуть ли не до крови — просто на всякий случай.

За тридцать лет службы преподобный Лайл едва не превратил добропорядочных женщин прихода в существ среднего рода. Они прятали волосы под шляпами и носили бесформенные платья, больше похожие на чехлы для диванов. Они не отрывали взглядов от земли, сидели, аккуратно сложив руки на коленях, и все их помыслы были посвящены исключительно домоводству. Никем не замеченные и нежеланные, они медленно увядали, как виноград, превращающийся в изюм.