Александр Покровский - Система (сборник)

Полковник Кирин нам рассказал много чего.

Он рассказывал нам про войну с белофиннами.

И про Маннергейма.

И про то, как он приспосабливал гранитные скалы под непроходимую линию, и про то, что этот русский генерал, а потом и финский маршал, учился в Академии Российского Генерального штаба и там же преподавал, и о том, как он не хотел воевать с русским солдатом, и о том, как он расправился у себя с революцией, и о том, как он сохранил свой народ, лавируя между Гитлером и Сталиным, и о том, как он сразу же, как только представилась такая возможность, повернул штыки и выступил на стороне России.

Финны выбивали в наступающей Красной Армии прежде всего офицеров.

Они стреляли в чугунные полевые кухни, что на морозе немедленно разлетались на куски.

Они прятали обезболивающее в трусах, чтоб оно сохраняло свои полезные свойства, они владели еще кучей и кучей всяких мелких военных премудростей, с помощью которых можно уничтожать вражеские армии в сорокоградусные морозы.

А Малую Землю, ту, что в районе Новороссийска, прославленную в одноименной книге, обгоревший герой и летчик Кирин осмеливался в те времена называть «неудачной десантной операцией», за которую надо ставить двойку по тактике.

– Задача морского десанта: захватить плацдарм на побережье и удерживать его до подхода основных сил. И это должно быть сделано молниеносно, а не получилось с этой самой молниеностью, так отступайте, и нечего окапываться под артиллерийским огнем, когда тебя поливают со всех сторон, а ты только в воронки от бомб да от снарядов перебегаешь, чтоб на клочки не разнесло. Там же еще и авиация тебя сверху долбает!

Полковник Кирин знал о чем говорил. Его подбили ровно над этим самым местом и он, догорая, падал в море, а потом плыл, загребая остатками обгорелых рук, несколько километров, а на Малую Землю в это время шли и шли катера – туда с боеприпасами, обратно с ранеными.

Они шли, а их били, били, били – и с воздуха, и с берега.

Та-та-та-та-та! – строчили пулеметы, домолачивая то, что оставили в живых бомбы да снаряды.

А потом катерами подвозили еще и еще, а их опять молотили, сбрасывали в море. Немцы расстреливали их, как в тире.

Катерники рассказывали, как приходили забирать раненых, совершенно не ведая о том, дойдут ли они назад с ними или не дойдут.

Они рассказывали о полковнике Брежневе, который бежал от того кошмара на катер, бежал обезумевший, по людям, по раненым, по мертвым, по еще живым, и какой-то перемотанный бинтами матрос дал ему, бегущему мимо, в ухо, и полковник Брежнев полетел через леера в воду. Это привело его в чувство.

– Как ты, Саня?

– Нормально.

Память часто достает из своих закутков вот такие обрывки разговоров.

Кажется, по любому поводу «нормально» говорил наш командир Раенко.

– Смирнов! Вы что, спите на занятиях?

– Никак нет! Не сплю!

Олегу Смирнову не везло. Он спал на лекциях, и его ловили. Я сидел рядом, он у меня списывал.

Он вообще считал, что дружба – это когда списывают.

– Покровский! Что придумал Александр Македонский?

– Он придумал македонскую фалангу.

Фаланга – это строй. До Македонского нападали ордой.

Он придумал строй и завоевал полмира.

Жаль, что меня не спросили про зулусского короля Чаку.

Он придумал асегай – копье с лезвием в сорок пять сантиметров.

Я любил тактику.

А строевые я терпеть не мог. Наверное, среди нас тогда трудно было найти человека, который бы их обожал.

На втором курсе мы должны были участвовать в московском параде на Красной площади 7 ноября.

Тренировать нас начали еще летом. Мы шагали на плацу месяца три.

– На-кррра-а-ул!.. К-но-ге!.. На-кррра-а-ул!.. – и так часами.

Шесть часов в день строевые занятия под барабан – сто двадцать ударов в минуту. Пятьдесят минут ходьбы, десять перекура – спина в соли.

– Раз!!! Два-а!.. Раз!!! Два-а!.. – это мы ножку поднимаем и держим на весу. По счету «два» мы ее опускаем на землю. На «раз» – опять вздергиваем.

Учимся настоящему строевому шагу, для чего нам из Москвы, из роты почетного караула прислали консультантов – взвод полковников.

До этого мы ходили ненастоящим строевым, теперь все будет по-другому.

Мы маршируем с карабинами. Его надо держать на согнутой в локте левой руке. Он тяжелее автомата грамм на двести. Через пятьдесят минут рука не своя.

А после шести часов мы ее в роте под краном в теплой воде вымачиваем.

У меня до сих пор на левой руке сухожилия толще.