Владимир Сотников - Пролитая вода

Мне казалось, я стою на самом краю моей прошлой жизни, с которой должен слететь, как ненужный предмет с патефонной пластинки.

Я побрел прочь, с трудом выбирая на размокшей после дождя дороге места посуше.

Тенишева всегда особенно волновали истории, в которых главным героем был человек не просто заблудившийся, а заплутавший не по своей воле, и собственные ошибки в таких случаях не играли никакой роли и были лишь необязательной причиной. И если думать о сцеплении подробностей внешней жизни, то и туман, и буря, и метель тоже не достигали значения главной причины. Человеческие промахи и ошибки входили в механизм событий, рисуя общую картину блуждания и скитания, утраты ориентиров, абсолютной потерянности.

Небольшое облачко над горизонтом почти не обещало непроглядной метели в чистом бескрайнем поле; в слабом еще тумане дорога всегда казалась знакомой. Главная причина не видна вначале и долго кажется соединением досадных ошибок, но крепнет страх, поднимается неотвратимая догадка со дна еще спокойной души, и все чувства человека направлены навстречу непостижимому наказанию, которое должно было остаться где-то в стороне, для других. Всегда думалось, что одного лишь знания о возможном наказании достаточно для повседневного порядка жизни.

Как в незримом зеркале, жизнь в такие минуты отражается от невидимого препятствия и обращается назад, собирая во времени кажущееся бывшее спокойствие, но и его уже нет, и даже самые далекие воспоминания вдруг становятся тревожными. И оказывается, что эта тревога была уже и в самом начале жизни, когда отходил от дома на несколько первых своих шагов.

Тенишев шел по берегу моря у самой воды, оставляя на песке следы. Волн не было, ветер летел с холмов, разглаживал воду, доказывая свою скорость мгновенно возникающими пятнами ряби – веером они уносились в море. Над головой повисали северные бакланы, разглядывая одинокого человека. Тенишев видел их глаза, говорил какие-то слова и не слышал своего голоса.

Он перешел ручей – вода при отливе была совсем мелкой. Вчера, когда он проходил это место с Христофором, недалеко от берега, в воде, увидели голову белого медведя. Христофор прошептал: «Уходим, однако», – а Тенишев, околдованный не страхом, а скорее тем, что кто-то еще вмешался в его представление об этом одиноком береге, стоял, глядя на бугорок, поворачивающийся в стороны над водой. Медведь уплыл, и долго еще виднелась точка, мелькающая среди волн.

На возвышении, поодаль от берега, стояла охотничья избушка, построенная еще в начале века. Казалось, под этим небом, рядом с одинокой избушкой, рядом с редкими крупными камнями, вросшими в рыжие кочки тундры, само время проносилось в одну сторону мощно и неостановимо, как этот сильный ветер. Тенишев боялся даже вспомнить что-нибудь из прежней жизни, он чувствовал, что вместе с воспоминаниями размахнется огромный невидимый молот и разобьет необъятное и целое время на куски, которые станут опять днями, минутами, потеряв свой простой и общий смысл.

Он едва не упал, наткнувшись на натянутый шнур – от большого камня он тянулся в море, и поплавками была обозначена сеть. Рядом с камнем лежала резиновая лодка.

Он сел на лодку, глядя на растянутые в море поплавки, радуясь тому, что он здесь единственный человек и ни с кем не надо делить не то что радость, но даже просто виденное. Потом поднялся, подошел к воде, потрогал волну, которая, не начавшись, сразу разглаживалась под ветром. Вверху кричали бакланы.

«Как хорошо, что все так просто, и кажется, все виденное можно написать, как рисуют маленькие дети – линия горизонта, линия берега, линии холмов и фигурка человека, – а ветер будет ощущаться сам собой, хотя бы в этих неподвижных птицах, пропускающих под собой летящий воздух», – думал Тенишев.

Сбылось то, ради чего он и поехал в эту экспедицию на далекий северный остров, мечтая о пустынном безлюдном месте. С недавних пор жизнь напоминала Тенишеву детскую задачку, запутывание простого числа, которое необходимо угадать. «Загадай число, прибавь к нему семь, отними два, умножь на четыре…» Тенишев как раз и думал, что он жил, занимаясь прибавлением, отниманием, умножением, запутываясь все больше и больше, уже понимая, что забыл первоначальное, самое простое число, – и все считал и считал по инерции, зная уже о своем проигрыше. И сейчас вся суета прошлой жизни уносилась вместе с сильным ветром, и можно было спокойно и легко дышать ему вслед.