Анна Берсенева - Ответный темперамент

Думать об этом, сознавать это было невыносимо.

Он пытался гнать из головы мрачные мысли о будущем, но от этого было мало толку, потому что на их место сразу приходили воспоминания, и как раз такие, которые тоже невозможно было назвать радужными.

И главным из них было воспоминание о Василисе.

С того дня, когда Герман слушал ее стихи на лавочке Тверского бульвара, а потом в аудитории Литинститута, окна которой выходили во двор с Герценом, жизнь его переменилась совершенно.

Правда, он не связывал эту перемену именно с Василисой. Конечно, началось все со встречи с ней, но сразу же после этого Герман оказался в кругу таких людей и, главное, в кругу таких девушек, по сравнению с которыми Василиса казалась блеклой тенью.

Какие яркие это были девушки, какие необычные! Дело было даже не в том, что они писали стихи или рассказы, а в том, как головокружительно они вели себя в самой обыкновенной, ежедневной жизни. Да у них и не было никакой обыкновенной жизни – был сплошной фейерверк. Когда Герман увидел однажды фейерверк в телепередаче про остров Мальта, его больше всего поразила непредсказуемость каждого следующего взрыва, яркого всплеска, круженья огненного колеса.

Вот такими же были и эти девушки – сплошной сверкающий круг.

То, что казалось ему таким трудным – первая физическая близость с женщиной, – произошло в этом кругу так легко, что он почувствовал после не стыд и не разочарование, которых боялся, а только восторг.

Это было в литинститутском общежитии на улице Добролюбова. Девушку звали Ирина. После того как все между ними случилось, она до утра сидела на подоконнике, голая и прекрасная, как античная статуя в Пушкинском музее, куда Герман ходил как раз сегодня днем, и луна освещала ее тонкие формы. Ирина читала стихи, иногда прихлебывала вино из бокала, который Герман не забывал наполнять, не сводя с нее восхищенного взгляда.

Сам он не пил, только смотрел на нее. Разве он предполагал, что подобное может происходить с ним?

Деревня, корову пора вести к быку, одна пара сапог на двоих с мамой, отец с его безнадежными запоями и горестной смертью – и вдруг эта лунная девушка, которой нет дела ни до чего земного. Сидит на шестом этаже, на подоконнике незанавешенного окна, обнаженная, тонкая, как бокал с вином, и с губ ее бесконечно слетают какие-то прекрасные слова…

Ирина вскоре бросила институт и уехала на Валдай – сказала, что у нее творческий кризис и это ей необходимо. У Германа к тому времени уже начинался роман с Натальей, которая была похожа на жену Пушкина – такие же прекрасные глаза, и маленькая головка на высокой шее, и губы… Когда Наталья прикасалась к его телу – ко всему его телу – своими невозможными губами, он очень хорошо понимал, что случилось с Пушкиным. За такое не жаль было жизни!

Но, кроме всех этих прекрасных удовольствий, в жизни его случилось еще и то, что он стал читать. То есть он и раньше читал, и, как ему казалось, немало, но в Москве ему в руки попали совсем не те книги, что были в сельской библиотеке. Некоторые из них Василиса брала для него в библиотеке Литинститута, а некоторые, изданные за границей или в самиздате, приносила из дому.

Теперь ему требовалась вся его воля для того, чтобы продолжать учебу. Герман расписал свой день поминутно и жестко следил за тем, чтобы не выбиться из графика. В академии он занимался так яростно и двигался вперед так стремительно, что удивлялся даже профессор Нарочицкий, который и так относился к Герману с уважением.

А в другой среде его обитания, связанной с Литинститутом, а потом и с ГИТИСом, и со ВГИКом, и с Суриковским институтом – она все расширялась, эта среда, – никто не удивлялся ничему, и это нравилось Герману чрезвычайно.

Там, в этой прекрасной среде, были приняты самые необычные формы поведения, там говорили много и увлеченно, и после каждого такого разговора, свидетелем и даже почти участником которого он бывал, Герман с жадностью бросался к новым и новым книгам: ему хотелось как можно скорее понять все, что он во время самого разговора не понял.

Его ум работал напряженно, как мощный двигатель, и, главное, в его натуре было достаточно мужества, чтобы без страха встречать все, что открывалось уму.

С Василисой он виделся редко и мельком, она была слишком замкнутая, чтобы что-либо значить в том бурлящем мире, в который он погрузился. Иногда он заходил к ней домой, но чаще они встречались во дворике Литинститута: она передавала ему книги, или он их ей возвращал.