Анна Берсенева - Ответный темперамент

– Куда идти? – всхлипнула она. – Я здесь живу!

– Ну так идите в другую комнату. Не мешайте работать.

Перед тем как уйти, Эвелина бросила на Германа тот самый взгляд, от которого у него когда-то разливалась по животу будоражащая прохлада. Видимо, она считала этот сигнал о том, что он для нее по-прежнему привлекателен как мужчина, лучшим извинением перед ним и, может быть, даже подарком.

«Странно, что я с ней спал, – холодно, как не о себе, подумал Герман. – И нравилась же мне ее инфернальность доморощенная… Идиот!»

Оттого что он оказался падок на такую дешевку, Герман был противен себе так, что самому себе готов был плюнуть в рожу.

– Все, – сказал наконец наркоконтролер. – Вот тут и тут подпишите. И поедем.

– Куда? – спросил он.

– В Матросскую Тишину. Тут рядом.

Розы цвели в этом году очень поздно. Едва отцвели розы, как заиграли нежными красками астры. Теперь настала очередь хризантем – их кусты цвели под окнами, и горьковатый запах все время стоял в доме.

– Как в «Гранатовом браслете», – сказала Ольга, поднимая куст, прижатый к земле ночным дождем.

– Что – как в «Гранатовом браслете»? – не понял Иван.

Двоюродный брат прибыл сегодня утром, чтобы вместе с Ольгой ехать в аэропорт, встречать ее маму. То есть это в Тавельцево он прибыл утром, а в Москву вообще-то вернулся неделю назад. На этот раз он был на Байкале, что казалось Ольге не очень понятным. Ведь Ванька океанолог, а Байкал ведь не океан? Но кто их знает, людей с такими редкостными профессиями, мало ли где им положено быть!

Приехав в Москву, Ванька, как всегда, был страшно занят и всю неделю никак не мог найти время для встречи с родственниками. Неля жаловалась, что видела сына один раз, да и то коротко.

Увидев его наконец, Ольга обрадовалась. Брат Иван был главным героем ее детства: они вместе играли, читали, ездили в пионерский лагерь; тогда Ольга не представляла себе жизни без него. Нелина жизнь проходила бурно, и сына ее воспитывала в основном сестра Таня. Когда он был маленький и все они жили в одной комнате коммуналки у Рогожской заставы, это получалось само собой. Но и потом, когда Ванька вырос и стал жить отдельно, а Таня добилась, чтобы им вернули родительскую квартиру в Ермолаевском переулке, он проводил больше времени с ней, чем с мамой, и с ней чаще, чем с мамой, советовался. Насколько мог советоваться с кем бы то ни было человек, обладающий таким неуемным характером, как у него.

Но это было уже позже. А в детстве Ольге повезло иметь рядом брата. Ванька был младше ее на пять лет, но всегда казался ей… Нет, не старше, но решительнее.

Он посмотрел на нее с недоумением и переспросил:

– Хризантемы, как в «Гранатовом браслете», что ли?

– Не хризантемы, – улыбнулась Ольга. – А общее ощущение. У меня всю нынешнюю осень такое ощущение, из которого этот рассказ состоит: грустно, но на душе светло.

– Да-а, Олька! – засмеялся он. – Так в тебе до сих пор и полно всяких этих… – Он неопределенно покрутил рукой. – Архитектурных излишеств!

Определения, которые давал чему бы то ни было ее брат, всегда оказывались точными и элегантными.

– Правда? – расстроилась Ольга. – А я и не замечаю.

– Не переживай, – успокоил Ванька. – В тебе это все органично, так что это, может, и не излишества вовсе. И вообще, драгоценности излишеством не являются.

– Это я, что ли, драгоценность? – удивилась Ольга.

– Ну не я же. Драгоценная редкость.

– Вот разве что редкость, – засмеялась она. – Доисторическая лягушка.

– Ты Тане сообщила? – спросил Ванька.

Таней он отроду называл Ольгину маму.

– О чем?

– Что с Андреем разошлась. Это мне просто для сведения, чтобы я понимал, как себя с ней вести.

– Естественно себя с ней вести, – пожала плечами Ольга. – Ты, кстати, по-другому и не умеешь. А мама, мне кажется, из-за моего развода не сильно расстроится.

– Да, – кивнул Ванька. – Моя тоже спокойно это дело восприняла. Да и с чего им переживать? Их разводом не напугаешь, они вообще без мужей обошлись. И французская сестрица, я так понимаю, тоже?

Когда тетя Мария приезжала в Москву, Иван был где-то в Арктике, так что знал о ней лишь понаслышке.

– Тоже, – кивнула Ольга.

– Что-то им папаша, видно, такое передал, – покрутил головой он. – Хотя, может, и ничего такого, просто у каждой свое стечение обстоятельств. Почему он все-таки московской семье не объявился, не рассказывала французская родственница?

– Рассказывала. Да мы это и раньше знали. Он написал своей жене, нашей бабушке Нине. После войны, из Франции. Он же в плен попал раненный, на Одере уже, его американцы освободили и передали военной миссии в Париже. И он написал жене в Москву, спросил, может ли вернуться. Родственник с такой биографией – не для советской страны, он же понимал. Она обратилась было за разрешением на выезд, но ей сказали, чтобы забыла и думать. И тогда она Тане отцовское письмо даже не показала – решила, что должна спасти ее и Нелю, что для их же блага… И прочее в этом духе. Так и ответила мужу. Собственно, она и его этим спасла. Нетрудно догадаться, что бы с ним здесь было, если бы он вернулся. Вон, у Натки Городцовой деда в Германию угнали, так его из немецкого концлагеря прямо на Колыму перевезли.