Трейси Шевалье - Падшие ангелы

Я ждала на металлических ступеньках, ведущих от балконных дверей в сад. В воздухе пахло жасмином, мятой и росистой травой. Из пруда в конце сада доносилось кваканье лягушек, а из окна кухни подо мной — рыдания Дженни.

Я никогда не умела ждать — ожидания кажутся мне пустой тратой времени, и я всегда чувствую себя виноватой, словно должна в этот момент делать что-то другое. Но ничего другого я сейчас делать не могу — нечего сейчас делать. Приехала бабушка. Сидит в дневной гостиной — яростно вяжет, но я не хочу занимать себя такими вещами. Вместо этого я смотрю на звезды и выискиваю созвездия — Большая Медведица, Ворон, Волк.

Церковный колокол неподалеку бьет полночь. Пришел папочка, встал в дверях и закурил сигарету. Я не оглянулась на него.

— Какая ясная ночь, — сказал он.

— Да.

— Жаль, что мы не можем поставить телескоп в саду, а то бы и луны Юпитера можно было увидеть. Но это было бы нехорошо.

Я не ответила, хотя подумала о том же.

— Извини, Мод, что накричал на тебя, когда ты пришла домой. Я был не в себе.

— Ничего.

— Я испугался, что и тебя потерял.

Я пошевелилась на холодной ступеньке.

— Не говори так, папочка.

Он закашлялся.

— Да, ты права.

Потом мы услышали крик из дома Уотерхаусов — долгий, высокий. Меня пробрала дрожь.

— Господи, это что еще? — спросил папочка.

Я покачала головой. Я не говорила ему о том, что Айви Мей пропала.

У нас за спиной кто-то кашлянул. К нам спустился доктор. Теперь, когда ожидание закончилось, я не хотела уходить со ступенек. Я не хотела видеть мамочку. Я ждала ее всю свою жизнь, и я бы и теперь предпочла всегда ждать ее — уж лучше так, чем вот это.

Папочка швырнул сигарету в сад, повернулся и пошел за доктором. Я услышала, как сигарета зашипела в мокрой траве. Когда этот звук стих, я тоже пошла в дом.

Мамочка лежала совершенно неподвижно, лицо у нее было бледное, а глаза неестественно блестели. Я села рядом с ней. Она устремила на меня взгляд. Я знала — она ждет, что я заговорю.

Я понятия не имела, что нужно говорить или делать. Играя, мы с Лавинией много раз репетировали такие сцены, но теперь, когда я сидела рядом с мамочкой, все это казалось совсем не к месту. Глупо было говорить что-то мелодраматическое, смешно — что-то банальное.

Но в конце концов я все же воспользовалась банальностью.

— В саду сегодня вечером пахнет замечательно. Особенно жасмин.

Мамочка кивнула.

— Я всегда любила аромат жасмина летними вечерами, — проговорила она и закрыла глаза.

Неужели это все, что мы могли друг другу сказать, — жасмин? Похоже, что так. Я сильно сжала ее руку и впилась в нее взглядом, словно так можно было лучше запомнить ее лицо. Я не могла заставить себя попрощаться с ней.

Доктор дотронулся до моего плеча.

— Теперь вам лучше уйти, мисс.

Я отпустила мамочкину руку и вниз по лестнице вернулась в сад, а там по мокрой траве дошла до ограды в конце. Приставная лестница все еще была там, хотя мы с Лавинией теперь уже почти не встречались над оградой. Я забралась наверх. Лестницы со стороны Уотерхаусов не было. Несколько секунд я постояла наверху, а потом, спрыгнув, приземлилась в сырой траве и испачкала платье. Отдышавшись немного, я пошла по саду к балконным дверям, которые вели прямо в малую гостиную дома Уотерхаусов.

Семья расположилась полукругом — так мог бы изобразить их художник. На шезлонге лежала Айви Мей, волосы ниспадали ей на лицо, глаза были закрыты. Лавиния лежала у ног сестры, уронив голову на край шезлонга. Миссис Уотерхаус сидела в кресле у головы Айви Мей и держала ее за руку. Мистер Уотерхаус стоял, прислонившись спиной к камину и закрыв глаза рукой. У дверей, опустив голову, маячил Саймон.

По их виду — они были здесь все вместе, но в то же время каждый сам по себе в своей скорби — я поняла, что Айви Мей мертва.

Я вдруг почувствовала, как в сердце у меня образовалась пустота. И в желудке тоже.

Когда я вошла, все они повернулись ко мне. Лавиния вскочила на ноги и, рыдая, бросилась в мои объятия. Через ее плечо я посмотрела на миссис Уотерхаус. Глядя на нее, я будто в зеркале увидела свое отражение. Ее глаза были сухи, а взгляд такой, словно она получила удар, от которого уже никогда не оправится.

А потому я к ней обратила мои слова:

— Моя мама умерла.

Всю свою жизнь Мод присутствовала где-то вблизи меня, и неважно, была она рядом или нет. Я отталкивала ее от себя, но она оставалась.