Юнас Гардель - Детство комика. Хочу домой!

— Здесь не продают второсортных продуктов! — победоносно восклицает Сольвейг и запихивает бананы в пакет. — Такому маленькому магазину, как мой, не по карману недовольные покупатели, это же всем ясно.

На самом деле в этом магазине семья Линдстрём берет продукты в кредит. Поэтому им не с руки ссориться с Сольвейг.

Она тщательно и обстоятельно записывает каждую покупку в свою черную записную книжку.

«Молоко нормализованное, 1 л, 1,35. Фарш мясной, 600 г, 12,60».

В конце каждого месяца, когда Ритва должна расплачиваться, начинается перебранка с Сольвейг.

Сольвейг торжествующе потрясает в воздухе своей черной записной книжкой и кричит:

— Можно все проверить, госпожа Линдстрём, здесь все записано!

Ритва раздраженно смотрит на аккуратные таблицы с товарами и ценами, которые Сольвейг держит у нее перед носом.

— Да-да, но что это доказывает? Невозможно, чтобы четыре человека столько съедали.

— Она обвиняет меня в мошенничестве? — дико вопит Сольвейг, густо краснеет, и голос у нее такой, как будто ей трудно дышать.

— Я этого не говорила! — защищается Ритва.

— И ей хватает наглости, ей, значит, хватает наглости стоять тут в моей лавке и утверждать, что я подделываю счета! Нет уж, знаете что, я вот только так и скажу, знаете что! — продолжает Сольвейг.

— Anna mun kaikki kestää! — бормочет Ритва и достает кошелек.

Она заранее знает, что проиграла. Если она сейчас не сдастся, то Сольвейг перелистает вместе с ней всю записную книжку от корки до корки, пункт за пунктом — как было уже не раз, — чтобы доказать ей, что все верно, потому что на карту поставлена честь Сольвейг, и закончится это все равно тем, что Ритва заплатит. Так что Ритва платит, бранится про себя, но платит.

Когда счета оплачены, к Сольвейг возвращается хорошее настроение. Ведь ее не зря зовут солнечной Сольвейг, как она любит повторять.

Она смеется, точит ножи и угощает Юху тянучкой за пять эре.

— Не стесняйся, бери! — подбадривает она, подманивая к банке. — Бери две — они такие маленькие!

Юха вежливо благодарит и берет малиновую тянучку, после чего Сольвейг тут же хватает свою черную записную книжку и начинает с новой строки: «1 большая малиновая тянучка, 5 эре».

Затем она отрывает взгляд от книжки и улыбается, наклоняясь к Марианне и потряхивая банкой с тянучками:

— А сестренка-то небось тоже хочет!

А они как думали, глупые родители? Естественно, Юха сможет присмотреть за Марианной вечером и сам лечь спать!

Их дом — обычный надежный дом, а Юха уже не ребенок!

Все-таки прошел уже целый год с тех пор, как он заставил папу снять со стены портрет старика, взгляд которого неотступно следовал за проходящим мимо Юхой.

Не только Юхе, кстати, был неприятен этот старик, многим другим тоже.

По крайней мере, Марианне.

И вообще, теперь он старше и не стал бы бояться этого портрета. Он почти уже собирался сказать папе, что портрет надо повесить на место.

Потому что Юха не трус, уж этого никто о нем не может сказать.

Так что, даже если маме с папой не удастся найти кого-нибудь, кто посидит с детьми, они могут спокойно отправляться на этот юбилей и возвращаться домой поздно ночью — в одиннадцать, двенадцать или когда угодно. Юха за все отвечает.

И он с таким нетерпением ждет, когда же они наконец уйдут. Они все одеваются и одеваются!

Но зато уж и выглядят они — глаз не оторвать. На маме винно-красное шелковое платье и нижняя юбка, волосы завиты, розовая перламутровая помада. Она похожа на королеву.

Папа еще наряднее. На нем черный смокинг, блестящие черные ботинки, и от него приятно пахнет одеколоном. Юха едва ли не краснеет, глядя на папу, и его сердце так и колотится от гордости!

Но вот они готовы выехать. Садятся в автомобиль. Юха в одних носках стоит на посыпанной гравием дорожке и машет им.

Счастливо повеселиться, пока, пока, уезжайте же! Да, да, Юха знает, что у телефона мама положила записку с номером, по которому до них можно дозвониться. Она уже тысячу раз это сказала.

Когда автомобиль скрывается за пригорком, Юха слышит, как папа прибавляет скорость, потом звук тает.

Ветер резко дует ему в лицо. Бесконечный снег, холодные деревья, вечер наступает рано. Стоять в одних носках на застывшем февральском гравии холодно, поэтому Юха возвращается в дом. Он закрывает входную дверь, громко хлопая ею.

Впервые он господин в доме. В своем доме. Тихо. Тише, чем просто тихо. Так тихо, что он сам как можно тише поднимается по лестнице на верхний этаж.