Владислав Леонов - Мальчишка в сбитом самолете

Темные кусты, белые стволы берез, здоровенный валун у баушкина домика. Шаткое крыльцо. Дергаю за проволоку, и далеко в сенях слышится дребезжание звонка, а следом — мягкие шаги, бряк замка — никогда баушка Анюта не спрашивала, кто пришел, — открывала сразу, чем удивила Халеру.

Маленькая старушка щурится: в сенях темновато. Узна в, улыбается:

— Проходи, проходи!

Никогда не спросит, кто со мной — братец Витька или шпана митяевская. И отвалил камень-валун с души. Здравствуй, здравствуй, моя баушка! Как же редко я тебя вижу — все дела дурацкие, забавы детские.

Она ничего не сказала — взяла Халеру за руку, повела через сенцы в кухню. Парень настороженно вдыхал незнакомые запахи — чуланами пахло, старым деревом, ветхими книгами.

— Бог, — пальцем показал Халера на икону: мало тогда было Бога у нас.

— Спаситель, — объяснила баушка Анюта, и Халера долго всматривался в темный лик, перед которым горела лампада. И уже сидя на диванчике с пирогом в руке, он все посматривал на Спасителя, спрашивал, от кого Он спасает?

Баушка погладила его по спутанным волосам:

— От нас самих и спасает. Хочет, чтобы все люди любили друг друга, жили в добре и справедливости.

— Так не бывает, — задумался Халера. — За что любить меня, Цыгана, Владея, подумаешь, герои какие! Я, вон, ворую. Владей вообще убил бы всех, к чертовой матери.

— Не надо черным словом да к ночи, — сказала баушка Анюта, и Халера усмехнулся: не знал он белых-то слов.

И белых простыней, на которые нас уложила баушка, не видывал, долго ворочался на них, чистеньких, вздыхал:

— Шуршат, как мыши… Не ужился бы я тут. — И долгое время спустя, сказал: — А старушка у тебя добрая, если поперек не говорить, я-то вижу.

Утром Халера встал на рассвете.

— Ранняя пташка, молодец, — похвалила его баушка Анюта. — Кто рано встает, тому Бог подает.

Халера удивился: кто когда его молодцом называл и ранней пташкой — все больше «шапаной» обзывали да другими разными словами.

— А там кто, в других комнатах? — живо интересовался, и баушка поясняла: в той раньше девочки жили — Софья, Ольга, Татьяна, а в той комнате — мальчишки: Петр и Николай, да Иван Андреич, папа их.

Халера кивал, повторяя звучные эти имена. Спросил, а где сейчас все люди. Баушка Анюта горько усмехнулась, пояснив: все разъехались, один «людь» остался, да и тот старый, как пень.

Потом Халера побегал по саду, посмотрел в сарае кур, в загоне — корову. Вернулся озабоченный:

— Вы что, буржуи?

Баушка Анюта засмеялась, рассказала про мужа-кузнеца, про дочерей — учителей и агрономов, про Петра-офицера, про Николая-литейщика.

— Какие ж мы буржуи — своими все руками.

— Ну да, — не верил Халера, — такие хоромы. Комнат сто.

— Так уж и сто! — Баушке нравится, когда хвалят ее маленький чистенький домик. — Всего-то три да кухня.

— А чего тут кроватей нету?

— А это столовая, здесь семья обедает, ужинает.

— Господь, Спаситель ты наш! — запомнил Халера. — Живут же люди!

В сарае всполошились куры, заорал петух.

— Хорь окаянный! — Баушка побежала в сарай, Халера — за ней.

Долго они были в сарае, гоняли кого-то, шумел и, вернулись в навозе, довольные. Халера замахал руками:

— Он, черт, гад то есть, в нору пролез, такой весь узкий стал, как ремень, я бы его кирпичом, да жалко! Жалко, что кирпича под рукой не было. Такой чернявый, глазки маленькие, хи-итрые!

Баушка добавила, что хорь еще и вонь пускает, куры от запаха падают с насеста, а он их — цап! Халера слушал, открывал рот: ему-то старушке и рассказать нечего. Ну, крысы у них в бараке пешком ходят, ну, ребенка покусали — кому интересно.

Проснулся дед Иван, покивал нам и пошел умываться. Халера следом за ним поплелся на кухню — сперва поглядеть, а потом и самому подставить ладони под рукомойник. Здесь дед Иван разговорился: спросил, на каком производстве парень руку повредил. Парень ответил: «На глупом».

Потом все завтракали, чинно и молча, а после мы с Халерой валялись в саду, Халера обкусывал яблоки, горевал, что нету у него такой родни, с коровами и хорьками. Такой доброй старушке он бы воду носил, корову доил и вообще! А с дедом бы дрова колол. Мировой дед!

— Только собаки у нее нет, — сказал в задумчивости Халера и, увидев мое лицо, закричал: — Ну и пускай нету, ну и целей будет! А вообще-то мне здесь уже скучно. Тихо, как в церкви.

Я прислушался, присмотрелся. Стволы старых вишен исходили янтарным соком, гудели пчелы, у забора колосилась крапива. Конечно, если сидеть или лежать, то скучно. Баушке присесть некогда, одна хозяйка на весь дом, с сараями, чуланами и скотиной.