Эрик-Эмманюэль Шмитт: Секта эгоистов

В обществе его приятная наружность вызывала благоволение, его речи забавляли слушателей, и на целый сезон он сделался тем оригиналом, без коего не обходится ни один светский салон. Однако же вскоре здравый смысл замкнул для него слух тех, кому прежде сей слух отворило любопытство. Успех его оказался непродолжительным. Молодого человека заподозрили в искренности, а стало быть, в безумии, и люди здравомыслящие его отвергли.

Дальнейшие события показали, что суждение о нем было вынесено верное, коль скоро, отлученный от светского общества, он основал „Секту эгоистов“, дабы иметь возможность повторять свои бредни. На протяжении нескольких лет в деревушке Монмартр еженедельно собиралась компания людей, из коих каждый считал себя единственно сущим и всю Вселенную в себе содержащим. Что могли они сказать один другому? Разглагольствования их представить себе возможно, да только могли ли они согласиться между собою? „Секта эгоистов“, вследствие отсутствия подражателей, вынуждена была закрыться; Гаспар Лангенхаэрт обнародовал „Опыт новой метафизики“, не снискавший ни читателей, ни почитателей, и вновь оказался в одиночестве. Мог ли, впрочем, сей факт иметь для него какое-либо значение?

Он скончался вскоре в Париже, в 1736 году, употребив чрезмерное количество опиума, истомленный, верно, необходимостью держать вселенную на собственных плечах. На современников своих он не оказал никакого воздействия, равно как и на потомство.

Но даже если бы и оказал, — не вошло ли бы это обстоятельство в противоречие с его собственной доктриною?»

Я был в восхищении.

Так, значит, однажды в истории человечества кто-то уже возвел в теорию то, что я сам столь часто осознавал, то самое ощущение, которое овладело мною только что… Это явственное до тошноты впечатление, что других людей и предметов просто не существует… Эту мысль, что я — единственное живое сознание, затерянное в мире грез… Это зыбкое, вязкое, засасывающее сомнение, которое лишает сущее именно его сущности…

Я огляделся по сторонам. Черепа не обратили ни малейшего внимания на мою радость.

Я помчался вниз, к каталогам. Надо было разузнать побольше. Мне нужна была эта книга — «Опыт новой метафизики».

Всю мою усталость как рукой сняло. Я пропахивал погонные метры библиографических карточек, ворочал центнерами справочников и специализированных журналов, глаза вновь и вновь обретали остроту, чтобы просматривать микрофильмы, я скликал на подмогу служащих библиотеки, ибо мне необходимо было знать все о Гаспаре Лангенхаэрте.

И все понапрасну! Там не было ничего. Ничего из его сочинений. Ничего о нем самом.

В какой-то момент меня осенило: я вспомнил, что восемнадцатый век был не особенно строг в написании имен собственных; я испробовал все возможные варианты: Лангенхаэрт, Лангенерт, Легенхаэрт, де Лангенхаэрт, ван Лангенхаэрт, ван де Лангенхаэрт, де Ла Генхерт… Безрезультатно. Каталоги молчали.

Я уже чувствовал онемение, вызванное усталостью, однако заставил себя встряхнуться. Стиснув зубы, я вновь рванулся на приступ: мне следовало раздобыть объективную информацию, прежде чем покинуть библиотеку.

Тут мне пришла в голову странная мысль заняться просмотром микрофильмов, исходя из даты его смерти. Королевские регистры? Его там не было. Регистры морга Шатле? Там его не было тоже. Сомневаясь, что имя самоубийцы может оказаться в епархиальных книгах, я тем не менее просмотрел и их: тщетно, его не было и там. Я изучил списки всех концессий всех парижских кладбищ, нотариальные акты, завещания, я испробовал все, все возможные имена, все возможные даты, мертвецы шествовали передо мною тысячами, я произносил, впервые за целые столетия, имена тех, кто давно обратился в прах и тлен, я тревожил тени, я стремился заглянуть в лицо призракам… Но его не было и среди них.

Это могло означать, что Гаспар Лангенхаэрт был прав, полагая, что мир ему лишь грезился, ибо этот мир прекратил свое существование в самый миг его исчезновения, позабыв даже отметить факт его отсутствия…

Небольшая доза тайны будоражит мозг, ее чрезмерность притупляет. Кто-то положил руку мне на плечо. Служители зала обращались ко мне, и, по-видимому, уже не первый раз. Библиотека закрывалась. Меня под руку вывели во двор.

И здесь, под бледною луной, между булыжником библиотечного двора и звездами, я опростал свой мочевой пузырь, размышляя о судьбе этого человека, который воображал себя всем и от которого не сохранилось ничего.

Читать дальше