Сара Груэн - Воды слонам!

Я в отчаянии смотрю на часы. Наверняка парад-алле уже окончен. Но это же несправедливо! Все это старичье, не понимающее, что происходит, — там, а я — здесь, в ловушке!

Или нет?

Я хмурюсь и моргаю. И с чего это я взял, что в ловушке?

Смотрю по сторонам: никого. Поворачиваюсь и изучаю вестибюль. Мимо, сжимая в руке карту и глядя себе под ноги, проносится сиделка.

Держась за край кресла, я тянусь за ходунками. По моим расчетам, до свободы что-то около восемнадцати футов (5,5 м). Конечно, потом придется одолеть еще целый квартал, но если у меня получится, держу пари, я застану последние несколько номеров. И финал: пусть он и не стоит целого представления, но явно лучше, чем ничего. По моим жилам разливается тепло, и я усмехаюсь. Может, мне и за девяносто, но кто сказал, что я беспомощен?

Когда я подхожу к стеклянным дверям, они раздвигаются. Ну, и на том спасибо: с обычной дверью я бы на ходунках не справился. Я же не очень хорошо держусь на ногах. Ну и пусть. Мне и так неплохо.

Выйдя на тротуар, я останавливаюсь: солнце бьет прямо в глаза.

Как давно я не был в большом мире! Рев двигателей, лай собак, автомобильные гудки — да от всего этого просто дыхание перехватывает. Пешеходный поток обтекает меня, словно вода в реке — камень. Никому и дела нет до того, что старик в тапочках стоит посреди тротуара прямо перед домом престарелых. Но сиделки меня запросто могут заметить, стоит им выйти в вестибюль.

Я поднимаю ходунки, сдвигаю на несколько дюймов влево и снова опускаю. Пластиковые колесики скребут о бетон, от этого звука у меня кружится голова. Ведь это же настоящий шум, чуть ли не осязаемый — это вам не поскрипывание резиновых туфель. Сам я волочусь за ходунками и наслаждаюсь шарканьем собственных тапочек. Повторяем еще дважды — и дальше по прямой. Ну, не высококлассный ли разворот в три приема?

Главное — не спешить. Если я упаду, вот будет ужас. Паркета здесь нет, продвижение приходится измерять размером собственных ног. Шагнув, я ставлю пятку вровень с носком другой ноги. Каждый шаг — десять дюймов (25 см). Время от времени я останавливаюсь и смотрю, много ли осталось. Что ж, медленно, но верно. С каждым разом пурпурно-белый полосатый шатер все приближается.

Через полчаса, всего с двумя остановками, я почти достигаю цели и уже чувствую вкус победы. Я малость не в себе, но стою на своих двоих устойчиво. Прицепилась ко мне, правда, одна тетка — но, к счастью, удалось от нее избавиться. Не могу сказать, чтоб гордился этим: вообще-то обычно я так не разговариваю, особенно с женщинами, но, черт возьми, нельзя же было, чтобы какая-то назойливая доброжелательница сорвала мои планы. Ноги моей не будет в этой богадельне, прежде чем я не увижу хотя бы конец представления, и будь проклят всякий, кто мне помешает. Если прямо сейчас меня поймают сиделки, я устрою скандал. Подниму шум. Стану к ним цепляться и заставлю позвать Розмари. Увидев мою решимость, она отведет меня на представление. Отведет, даже если пропустит часть своей смены — в конце концов, это ее последняя смена.

Бог ты мой… И что я только буду делать, когда она уедет? Стоит вспомнить о ее неизбежном отъезде, и меня одолевает печаль. Но на смену печали тут же приходит радость: я уже так близко, что слышу музыку, доносящуюся из шапито. Ах, эти сладкие, сладкие звуки цирковой музыки! Я прикусываю язык и тороплюсь. И вот я почти у цели. Еще несколько ярдов — и…

— Эй, папаша! Куда это вы?

Я ошеломленно останавливаюсь. Поднимаю глаза. За билетной стойкой маячит парнишка в обрамлении пакетов с розовой и голубой сахарной ватой. На стеклянном прилавке перед ним сверкают игрушки. На брови у него кольцо, в нижней губе — шпилька, а на каждом плече по татуировке. И даже ногти он в черный цвет выкрасил.

— А ты как думаешь, куда? — сердито спрашиваю я. У меня нет времени на разговоры: я и так уже достаточно пропустил.

— Билеты у нас по двадцать баксов.

— Но у меня нет денег.

— Значит, никуда вы не пойдете.

Я до того поражен, что не могу подобрать слов, и тут за моей спиной появляется еще один человек. Он постарше, чисто выбрит и хорошо одет. Держу пари, это управляющий.

— В чем дело, Расс?

Парнишка тычет в меня пальцем.

— Этот старикан пытался промылиться без билета.

— Промылиться! — восклицаю я, пылая праведным гневом.

Едва взглянув на меня, управляющий поворачивается к парнишке.

— Ты что, Расс, совсем сдурел?

Расс хмурится и опускает глаза.

Управляющий с благосклонной улыбкой обращается ко мне: