Николай Гарин - Таежная богиня

Валерия застыла на месте, она даже не решалась моргнуть... И чем больше смотрела на картину, тем все дальше отрывалась от реального, земного, материального. Ей казалось, что картина, от которой исходило это странное желто-зеленое свечение, становится шире, выше, обволакивает ее своим светом, втягивает в себя. А она не сопротивлялась, погружалась в изображение без страха. Ей было легко и комфортно. Вокруг вырастали очертания заросших черных скал. И вот уже она маленькая, вместе с какими-то бронзоволикими людьми, одетыми в меховые одежды, стоит на коленях перед огнем, за которым... У Леры задрожали руки, губы, все тело... Из огня на нее смотрели властные раскосые глаза женщины необыкновенной красоты. Казалось, она что-то тихо говорит. Валерия напрягла слух, но не услышала ни единого звука. “Ты кто?!” — с трудом разлепив губы, наконец проговорила завороженная Лера, забыв, что перед ней картина.

“Я?!..” — высокомерно вскинув соболиную бровь, проговорила картина и беззвучно засмеялась.

Но нет, это не прозвучало, и Валерия не услышала, это вошло в нее как-то иначе, сразу в сознание и память. Ошеломленная Валерия видела, как изображение шевельнуло губами, качнуло ресницами, вздохнуло. После этого лицо стало мерцать, и Лере показалось, что это был не женский лик, а странный, неестественный огонь.

Так, пораженная невиданным зрелищем, Валерия простояла на коленях до тех пор, пока чернота за окном не стала бледнеть, превращаясь в серость, потом в холодную голубизну; наконец вершинки деревьев и кустов вспыхнули золотом. Тотчас изображение будто выключилось. Лера смотрела на полотно и не узнавала того, что только что было перед ней. Вместо необыкновенного видения перед ней была странная, дробная и хаотичная композиция. Да, угадывался рваный абрис огромной пещеры, силуэты черных людей, распластанных на земле ниц, отражение огня на скальных выступах, но центральная часть выпадала, там было пусто...

— Никита, пора, опаздываем, — Валерия осторожно потрепала Гердова за вихры и пошла на кухню заваривать кофе. Виденное ночью никак не укладывалось в голове. Она уже дважды подходила к картине и даже трогала бугорки отвердевающих мазков, и еще больше сомневалась, что виденное ночью было явью.

Войдя в кухню, заспанный Никита сразу потянулся за дымящейся чашкой. Его изможденный вид, помятость и рассеянный взгляд красноречиво говорили о перенесенных перегрузках. Глаза то потерянно блуждали, то сами собой закрывались. Маленькими глотками он отпивал горячий напиток, морщил лоб, хмурился, точно пытался что-то вспомнить.

— Ну, — осторожно начала Лера, — успел, нет? — Она смотрела на Никиту с таким восторгом, с каким смотрят на звезду эстрады или экрана.

— Угу, — не открывая глаз, ответил Никита.

— “Угу” да или “угу” нет? — игриво спросила девушка.

— Ты же видела, — продолжая хмуриться и шумно отхлебывать бодрящий напиток, проговорил он.

— Слушай, Гердов, — по-женски, не в силах больше держать в себе, тихо и торжественно произнесла Валерия, — а кто Она такая?!

Едва девушка это проговорила, как Никита распахнул глаза и подобрал ноги. Он впился в Леру таким же взглядом, с которым вечером дописывал холст. От этого взгляда у девушки перехватило дыхание.

— Давай собираться, — проговорил он через некоторое время, точно не слыша ее вопроса.

— Да, — очнулась та и, взглянув на часы, добавила: — Через пятнадцать минут машина.

Не говоря ни слова, они доехали до училища, втащили свои работы на второй этаж, где на стенах уже пестрели разноцветьем холсты дипломников. Так же молча принялись развешивать свои. Если работа Валерии еще как-то поместилась со всеми вместе на основной стене выставочного холла, то свое полотно Никите пришлось расположить на довольно неудачном, плохо освещенном месте в торце помещения, там, где обычно выставлялись посредственные работы или размещали тех, кто опоздал.

Наконец, с задержкой на добрый час, появилась высокая комиссия. Студенты, заметно волнуясь и бросая последние критические взгляды на свои работы, стали неохотно разбредаться кто куда, в ожидании результатов. Валерия отправилась в столовую, а Никита побрел в читальный зал. Усевшись за стол, он с облегчением опустил тяжелую голову на руки и тотчас уснул.

“...Молодец, ты все правильно сделал, мальчик, все правильно!..” Маленький Никитка стоял возле стола и с трепетным ожиданием смотрел, как заросший огромной рыжей бородой отец разглядывает его рисунки. “Вот тут ты неплохо березовое полено нарисовал, похоже, похоже, а вот собака немного кошку напоминает, но тоже неплохо... Ей бы нос сделать подлиннее, хвост колечком и ушки вот так... вот так, — дорисовывал он рисунок сына, — вот теперь собака как собака. А вообще ты молодец!..” — он протянул руку и грубовато погладил радостного Никитку по голове. Отец пропал. Стало темно, а по голове кто-то продолжал гладить и шептать на ухо.