Сергей Сакин (Спайкер) - Умри, старушка!

Я вышел из ворот и тут же поднял руку — пользоваться в такой духоте общественным транспортом слишком для меня тяжко. Уже сидя в машине, уже куда-то двигаясь (пробка за это время успела рассосаться), я начал непроизвольно хихикать, абсолютно по-идиотски. Это нервное — я напрочь забыл, какой адрес я назвал бомбиле. То есть куда я хочу (решил) поехать, я узнаю только по прибытии в пункт назначения.

Совершенно неожиданно такси привезло меня к «Серне». Неожиданно — потому, что это было похоже на перемещение во времени на два года назад. Это тогда я в С. дневал и ночевал, как и все сливки московской негодяйской аристократии. Здесь можно было пересечься с членами околофутбольных банд, найти модных музыкантов (понятно, известных только среди «альтернативной» молодежи), здесь ежевечерне можно было найти вписку на ночь и на ту же ночь — молодого мяса. Здесь дрались, трахались, курили план и уходили в слюни, здесь сочиняли всякую муру. Здесь была всамделишная жизнь, ее бульон, квинтэссенция. Здесь можно было увидеть мулатку за соседним со скинами столиком (мулатка — это, естественно, Джой). Здесь никогда не было фэйсконтроля и секьюрити. В то ставшее (за рекордно короткий срок) легендарным лето завсегдатаи сами выполняли эти обязанности. На ура и в охотку.

Та зима 98-го и то лето 99-го сделали из меня в 2001 старого пердуна. Волей-неволей я сравниваю все тусовки — с той, никогда не прерывающейся тусой, нынешние драки — с теми честными махачами, всех чикс — с обворожительными и нестрогими серновскими подружками. Эээх. Сравниваю и пержу, как дед: «А вот в мое время…»

Ад, Серна-сгеw в прошлом. Приезжать сюда теперь… Ну разве что за по-прежнему недорогим пивом. Оставленное — яд, и низкая себестоимость наливания в «Серне» не оправдывает и не покрывает причины этого желания — тоски по ушедшему времени. Тосковать по прошлому глупо, а приезжать ради этого на места тоски — глупо даже на уровне обсуждения с самим собой. Прошлый год меня научил — в вопросах «потосковать» нельзя идти по соблазнительному пути самоковыряний и пр. — завязнешь.

Короче, сам не понял, чего меня сюда занесло. Тем более, что последние апологеты «Серны» и чиксы собираются ближе к вечеру, чуть разбавляя собой сборища непонятной молодежи, которая прослышала, что «Серна» — это круто!» аккурат к тому моменту, когда поезд уже ушел. А сейчас — день-деньской. Только по привычке, вопреки приказу из поврежденного жарой и летающей бутылкой мозга, ноги занесли меня внутрь заведения. Первое, на что я обращаю внимание и что меня приятно удивляет, — работающий и справляющийся со своей работой кондиционер. В такой прохладе грех не задержаться под пару пива, и я решаю не грешить.

Даже во времена, которые теперь — легенда, основной доход бритоголовому Рудольфычу, капитану Серна-сгеw, приносили не мы вечером, а белые воротнички днем. И сейчас большая часть столиков занята жирными боровами с дипломатами и мобилами. Они начинают недовольно сопеть и коситься на меня из-под жирных бровей. Я запросто могу испортить им аппетит, но не хочу, настроение не то. Так что я скромно беру первую кружечку и ползу в угол. В выборе места не надо искать каких-то моих скрытых комплексов — просто в углу самый удобный столик и через витрину открывается вид на Пятницкую.

Самый мощный кайф наступает за одну десятую секунды до глотка. Когда уже губами ощущаешь прохладу этого пива, нос улавливает горький аромат и вся душа раскрывается навстречу пенной струе…Когда я вышел на Пятницкую улицу, жара уже спала, только от асфальта шло приятное парение (где-то через пару часов после первой кружки побрызгало дождичком). Я не спеша, загруженный плескавшимся у самой глотки алкоголем, шел по своей любимой улице, которая дом за домом раскрывалась мне навстречу, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы держать окружающее пространство в фокусе. Второй раз за день воздух впитал в себя оттенки пурпура. Только утром, на мосту, этот цвет был грязно-вонюч, это был простой смог, а сейчас цвет воздуха благороден, его окрашивает закатное солнце. В самом освещении этого времени суток было что-то настолько щемящее, что я, насколько был в состоянии к подобным движениям души, заволновался. Очень захотелось с кем-то поговорить. Еще несколько минут назад, в «Серне», у меня был выбор (хоть и скромный) собеседников, но нужен был кто-то близкий, перед которым не надо было бы изображать самого себя.