Миядзава Кэндзи - ЗВЕЗДА КОЗОДОЯ

— Можно взглянуть?

Мне не оставалось ничего другого, кроме как вытащить бомбу из рюкзака. Директор взял ее в лапы, внимательно осмотрел и сказал:

— Какой прекрасный образец. Нельзя ли попросить вас подарить его нашей школе?

Мне пришлось согласиться:

— Да, конечно.

Директор молча убрал ее в застекленный шкаф. А у меня уже голова совсем пошла кругом.

— Ну, тогда прощайте, — поклонился директор.

— Разрешите откланяться, — ответил я и поспешно вышел в прихожую. А потом побежал.

У меня за спиной раздавались крики лисят и громкие голоса учителей, которые одергивали их. А я бежал и бежал, пока не оказался на равнине Барауми, где любил бродить. Там я, наконец, успокоился и неторопливо направился в сторону дома.

В результате я так и не понял, чему именно учат лисят в начальной школе Барауми.

Честно, так ничего и не понял.

Знаете ли вы, что такое «удзу-но сюгэ»? [50] Удзу-но сюгэ — еще одно название этой травы, дословно «усы старика». Ученые-ботаники эту траву называют «окинагуса» или «трава старика», хотя я думаю, что такое название совсем не передает очарования его нежных цветов.

Когда меня спрашивают, что такое «удзу-но сюгэ», я затрудняюсь ответить, потому что с одной стороны понимаю, а с другой — не понимаю, почему этому растению дали именно такое название.

К примеру, молодые бутоны ив называют «бэмбэро». Вот и тут я вроде и понимаю, а вроде и не понимаю, что такое «Бэмбэро». Но все же в звучании слова «бэмбэро» есть отблеск серебристого бархата молодых ивовых бутонов, и сразу же ясно представляешь себе спокойный свет самого начала весны, а когда произносишь «удзу-но сюгэ», перед глазами четко вырисовываются лепестки, сотканные, вроде как, из черного атласа, зеленые листья в серебристый рубчик, как на вельвете, и июньский серебристый пух.

Все любят этот цветок «удзу-но сюгэ», двоюродного брата ярко-красных цветков ветреницы и друга лилий и эритрониумов.

Вы только взгляните на него! Цветы у него, как чашечки причудливой формы, сделанные из черного атласа, однако черный цвет не вполне черный, а напоминает, скорее, темное вино. Я спросил у муравья, сновавшего между цветками:

— Тебе нравятся цветы «удзу-но сюгэ»?

Муравей решительно ответил:

— Очень нравятся. Кого угодно спросите, они всем нравятся.

— Однако цветы совершенно черные.

— Нет, они только кажутся черными. Иногда внутри них вспыхивает ярко-красный отсвет.

— Хм, может, это тебе только кажется?

— Нет, когда на него светит Солнечная госпожа, то все видят, что они красные.

— Я понял — вы же всегда смотрите на них изнутри.

— И листья, и стебли у них замечательные — сотканы из мягких серебряных нитей. Если кто-то заболел, то нужно натереться этими нитями.

— Значит, вы любите цветы «удзу-но сюгэ»?

— Ну да!

— Ну, что же. До свидания. Береги себя.

Вот какой состоялся у нас разговор.

Неподалеку на лесной поляне, окруженной черными кипарисами, сидит горный леший. Уселся на ствол упавшего дерева, повернувшись лицом к солнцу, разорвал на куски птицу и уже собрался отправить ее в рот, — но его темно-золотые глаза вдруг неподвижно уставились в землю. Он словно забыл о том, что собирался пообедать.

А все потому, что он увидел, как на поляне среди сухой травы тихонько колышется на ветру цветущая трава «удзу-но сюгэ».

Я вспомнил один полдень в прошлом году, именно это самое время года, когда дул свежий ветерок. Это было к югу от пастбищ Коиваи, на самой западной окраине Семилесья, поросшего редкими деревьями с нежной листвой. Среди сухой травы выросли два «удзу-но сюгэ» и уже покрылись мягкими черными цветами.

В ослепительно белых облаках появились крошечные прорехи, потом они разошлись шире, облака перемешались и помчались все дальше и дальше на восток.

Солнце пряталось за облаками, сверкало ослепительной белизной, словно серебряное зеркало и катилось к краю лазурных небес, похожее на редкостный драгоценный камень.

Снег на горной гряде тоже горел белым светом, равнина перед глазами была покрыта желтыми и коричневыми полосами, а распаханные квадратики полей походили на налепленные прямо на землю лоскуты бурого цвета.