Трейси Шевалье - Тигр, светло горящий

— А мне нет — себя не жаль. Скорее тебя. И ее.

Мисс Девайн кивнула в сторону арены — туда, где недавно скакала мисс Ганна Смит.

— Теперь ее всю жизнь будет грызть беспокойство: не изменяет ли он ей. Я с этим покончила.

Она окинула взглядом Мейси.

— Тебе сколько лет, мисс…

— Мейси. Мне пятнадцать.

— Пора неведения уже позади. Но и опыта еще нет. Так?

Мейси хотела возразить, — кому на пороге взрослости хочется, чтобы ему напоминали о затянувшемся неведении? — но усталое лицо мисс Девайн требовало честного ответа.

— Да, мирского опыта у меня еще мало, — признала она.

— Тогда дай-ка я научу тебя кое-чему. То, чего ты хочешь, не стоит и половины того, что у тебя есть. Запомни это.

Мейси кивнула, хотя не поняла этих слов. Она припасла их на потом, когда будет время извлечь их на свет божий и обдумать.

— Что вы собираетесь делать теперь, мисс Девайн? — спросила она.

Лаура Девайн улыбнулась.

— Убегу отсюда куда подальше, детка. Вот что я собираюсь делать.

Обычно Мейси оставалась в амфитеатре дольше — смотрела репетиции весь день, если у нее была такая возможность, но после разговора с мисс Лаурой Девайн ей захотелось поскорее уйти. Она не могла оставаться и видеть, как танцовщица на канате будет репетировать с тем, кто призван ей на замену. Кроме того, исчез Джон Астлей, и у Мейси были большие сомнения на тот счет, что ему удастся убедить мисс Ганну Смит вернуться на арену. И потом, ей ведь нужно было помочь матери квасить капусту или продолжить починку одежды, которой занялась женская часть дома Келлавеев вместо прежних пуговиц.

Бет Баттерфилд выкупила все их пуговицы и материалы к ним и еще уговорила их научить ее делать несколько разновидностей. Мейси была удивлена, когда ее мать согласилась оставить пуговицы, но Анна проявила твердость.

— Мы теперь живем в Лондоне, а не в Дорсетшире, — сказала она. — Пора нам избавляться от дорсетширских привычек.

Поначалу Мейси радовалась переменам, но недавно начала скучать по своим дорсетширским пуговицам. Починка чужой одежды не приносила такого удовлетворения, как изготовление чего-то совершенно нового из ничего, например изящной паутинчатой пуговички из колечка и ниток.

Сейчас она стояла на ступеньках, ведущих ко входу в амфитеатр, и вглядывалась в туман, обволакивающий Лондон. Келлавей много слышали об этом густом, удушающем одеяле, но им повезло — по-настоящему они столкнулись с этим явлением только теперь, потому что весной и летом по Лондону гуляли ветра, разгонявшие туман. Но осенью угольные камины в домах топились круглосуточно и улицы заполнялись дымом — он неподвижно висел над землей, приглушая свет и звук.

Вечер еще не наступил, а уличные фонари уже горели — Мейси видела, как они исчезают в сумерках на Вестминстерском мосту. По привычке она разглядывала людей, появляющихся из тумана, — они шли по мосту в ее направлении, и в каждой фигуре она видела Рози Вайтман. Весь последний месяц Мейси искала ее, но старая подружка по Пидлтрентхайду так и не появилась.

Девочка помедлила на ступеньках. После того как она заблудилась месяц назад в Лондоне, Мейси перестала ходить между амфитеатром и домом по проулкам, хотя хорошо знала этот маршрут, как знала и нескольких соседей и лавок, здесь расположенных. Вместо этого она обычно шла по дороге к Вестминстерскому мосту, где людей было больше и потеряться было просто невозможно. Но туман так сгустился за проведенное ею в амфитеатре время, что она не знала, сможет ли добраться до дому даже этим путем. Мейси как раз собралась повернуть назад и попросить Джема проводить ее, когда из двери выскочил Джон Астлей и налетел прямо на нее.

— Ой! — вскрикнула Мейси.

— Мои извинения, мисс.

Он хотел было пройти мимо, но случайно взглянул на ее лицо и остановился, потому что увидел выражение, которое нейтрализовало пламя Лауры Девайн и слезы Ганны Смит. Мейси смотрела на него с беззаветным восторгом дорсетширской девчонки. Она никогда не будет пронзать его сердитым взглядом, не назовет его мешком с говном, не отвесит ему пощечину, как это сделала только что Ганна за кулисами. Мейси не будет ругать его, она будет с ним во всем соглашаться, она не будет ничего требовать, она будет принимать его, она не будет пренебрегать им, она раскроется перед ним. Пусть она и не такая утонченная, как мисс Ганна Смит, — в конечном счете она ведь всего-навсего неотесанная сельская девчонка с красным носом и в чепце с рюшами, — но у нее ясные глаза и прекрасная хрупкая фигурка, на которую уже реагировало его тело. Она была как раз тем лекарством, которое необходимо мужчине, ставшему объектом ненависти и ревности.