Mike Lebedev - Фестех глазами изнутри

Перед самым началом занятия он отозвал меня в сторону и тихо сказал: «Миш, у меня там тетка… короче, заболела тяжело… надо слиться… ты прикрой меня там, перед Овчиной уж, ладно? Придумай чего-нибудь. За мной, сам понимаешь…» И вслед за этим — натурально и стремительно слился.
А я остался. Кое-как отдувшись на «допуске» за двоих (вторую половину вопросов доцент Овчинников тоже, само собой, переадресовал мне… я же говорю, это вам не Алексей Андреевич, тот бы, может, и замял это дело…), я кое-как приступил к работе.
Задача была поставлена серьезная: предстояло получить расплавленные пары вольфрама (температура кипения десять тысяч градусов по Кельвину… ну или по Цельсию, что в данном случае уже одно и то же) и снять их тактико-технические характеристики. Дело шло трудно, второй пары рук явственно не хватало. Агрегат, похожий на ядерный реактор в миниатюре, каким его изображают в кинематографе, шипел и трясся, цифры бешено скакали на мониторе, стрелка термометра нервно дрожала в районе «красной» зоны с надписью «Неминуемый взрыв, тревога и полная эвакуация».
Неожиданно сверху над моими муками навис доцент Овчинников и в ужасе выкрикнул: «Слушайте, Лебедев! А что же Вы дроссельный патрубок-то не держите??? Где вообще ваш напарник, вы что, в одиночку работаете???» «Так эта… у Коня-то… ну в смысле — у студента Дмитрия Р. … тётка там у него… того…» — по моим несколько, прямо скажем, перепуганным глазенкам доцент сразу понял, что и про Фокса, и про Верку-модистку, и про дроссельный патрубок я слышу в первый раз. «Эх, первый курс, вашу мать, зелень сопливая, — вздохнул бывший ученик Ландау и, кряхтя и перекособочившись, полез куда-то за установку, — Так, а это ТУТ ЧТО у вас, да вы вообще читали подготовительный материал, как вы допуск-то прошли, там же ясно сказа…»
Закончить свою мысль старший преподаватель кафедры общей физики не успел. Какой-то очередной патрубок со свистом вылетел из своего дросселя, и мощная струя кипящего масла брызнула на и без того засранный пиджачок. Расплавленный вольфрам закапал доценту Овчинникову прямо на темечко, но он мужественно продолжил борьбу с техногенной катастрофой. И с удивленным возгласом «Шо цэ ж за таке?!» бежал к нам украиноговорящий студент Юрий Пухляев с огнетушителем наперевес…
В общем, не буду описывать, что было дальше — сообщу лишь, что ту лабу я благополучно сдал. Где-то к концу второго курса, конечно, но все-таки. А в тот вечер мое и без того неважное настроение окончательно испортил любимый «Спартачок», в заключительном матче розыгрыша-1990 уступив друзьям-армейцам 1:2. То первенство, с учетом снявшихся прямо по ходу дела команд Грузии и Литвы (такое, напомню, было время… тревожное), разыгрывалось по крайне укороченной формуле, так что потеря двух очков оказалось фатальной: мы тут же вылетели за пределы тройки призеров, завершив сезон на постыдном после «золота»-89 пятом месте…

В понедельник утром, явившись на Фестех, я первым делом увидел цветущего Коня. «Тетка, небось, кеды двинула — наследство оставила, не иначе… прям вон — аж сияет…» — подумал я.

«Что «два-один»??? — судорожно подумал я, — так и не доказанное мною экспериментально соотношение теплоемкостей, что ли???» И тут чудовищная догадка расплавленным вольфрамом пронзила моё подсознание

Так мы подружились. И теперь уже — навсегда

В этой главе, как и было уже обещано, мы расскажем о том, что такое подлинно «физическая культура» в применении к питомцам Фестеха… ну и кое о чем еще.
А для начала разрушим еще один стереотип.
В гуманитарных слоях общества с давних пор бытует стойкое заблуждение, что физика — это наука о Природе. На самом деле это не так. Природу изучают (ну или, во всяком случае — берутся изучать) философия, природоведение (как и следует из названия), экология, и так далее. Физика же — во всяком случае, физика классическая, как она понимается со времен сэра Исаака Ньютона — столь масштабной задачи перед собой не ставит, являясь всего лишь скромным разделом познаний о так называемых «физических моделях». Таких простых и понятных, как, например, «материальная точка», «идеальный газ» или, скажем, «абсолютно упругое тело». Вопрос же о соотнесении этих глубоких абстракций с реальной жизнью является открытым и в полном смысле «метафизическим», то есть за пределы самой физики априори выходящим. Ну, в самом деле: если с материальной точкой и идеальным газом еще более-менее понятно, то случалось ли вам в повседневности сталкиваться с абсолютно упругим телом? Нет? Ну вот и я о том же.
Но с другой стороны, задекларированная только что сугубая умозрительность процесса отнюдь не подразумевает распространенный опять же псевдообраз физика как некоего скрюченного, романтически настроенного хлюпика, склонившегося над таблицами Брадиса (разве что физик этот совсем уж теоретический). Напротив. В нужный момент выдернуть откуда-нибудь заклинивший дроссельный патрубок, самостоятельно, взамен отказавшей вдруг аппаратуры, испытать на «разрыв» и «сжатие» только что синтезированный и готовый немедленно полураспасться новый редкоземельный элемент, встать, в конце концов, в полный рост навстречу ветру во время решающей продувки в аэродинамической трубе — всё это требует не только высокого индивидуального мужества и преданности Идеалам, но и отличной, в полном смысле слова физической, формы исследователя.
Немудрено поэтому, что во все времена «саундтреком» студенческого городка на улице Первомайской служил веселый перестук футбольных, волейбольных, баскетбольных, гандбольных и даже регбийных мячей, свист исполняемых на турниках и брусьях «солнышек» и «перелетов Ткачева», грохот только что взятых «на рывок» штанг и пудовых гирь… ну, или в крайнем случае — мягкий шелест передвигаемых шахматных фигур, щелчки «Чапаева» и натужное сопение разгадываемых на свежем воздухе кроссвордов. Ну а законные две пары физкультуры в неделю по уровню посещаемости легко били даже зажигательные лекции прославленного доцента Овчинкина… физкультурой, кстати, фестехи занимаются не по группам, а по видам спорта: начиная от интеллектуальных лыж, плавания, тяжелой и легкой атлетик — и заканчивая чем-нибудь попроще (ну, по среднефестеховскому уровню, конечно): ну типа того же футбола.
…В то время секцию футбола возглавлял у нас тренер Матвеев Владимир Александрович…
Даже и не счесть, сколько легендарных игроков прошло через руки этого прославленного специалиста, сколько великих карьер началось в его тесной каморке, как войдешь в здание бассейна — сразу на первом этаже направо. Достаточно назвать такие громкие имена, как Марзан, Анатолий «Толик» Фёдоров и Роман Гусев — и это только малая часть обширнейшего списка. Что подкупало нас в Мастере? Во-первых, само собой, поистине отеческая забота о своих подопечных: каждый (каждый!) первокурсник, сумевший хотя бы раз сравнительно пристойно остановить мяч, или, скажем, попасть этим мячом по воротам с расстояния более пяти метров — удостаивался немедленной остановки игры и, затем, реплики в стиле незабвенного доцента «А давайте поборемся за пять!» Савина: «Молодой человек! Да-да, вот Вы… тебе надо обязательно попробоваться в Сборной Института!!!» И пусть до «попробоваться» в итоге дело так и не доходило — но всё-таки, всё-таки. Во-вторых, неподражаемая манера даже самые сложные движения, типа «финтов Месхи» или Рональдо, легко демонстрировать не только без мяча и не вставая со стула, но даже иной раз и не выдвигая ног из-под рабочего стола. А в-третьих…
А в-третьих, безусловно — строго научный, системный подход к учебно-тренировочному процессу, практически «по Лобановскому» (Валерий Лобановский — знаменитый тренер команды киевского «Динамо», основатель подобного метода. Словарь-минимум), обусловленный, само собой, не только всегда значительным числом уроженцев «ридной Украшы» на Фестехе, но и самим гордым званием преподавателя кафедры не где-нибудь, а в лучшем техническом вузе страны.
Системный подход приводился в исполнение истово и требовательно. Всякое занятие начиналось с раз-миночной пробежки ровно в семь кругов. Мы никогда не бегали пять, шесть, или, скажем, восемь. Очевидно, именно дидтанция в две тысячи восемьсот метров наилучшим способом не только разогревала мышцы, но и должным образом отвлекала мозги от различных уравнений, законов и преобразований (футбол, в конце концов — игра интеллектуальная). Примерно так же результат «теста Купера» (12-минутный бег) наиболее точно отражает текущую выносливость организма. Ведь не одиннадцать же минут почему-то, и не тринадцать с половиной — значит, есть в этом какая-то глубинная логика…
Далее наступало время «тестов». Тестов у тренера Матвеева существовало великое множество. Бег простой, бег «челночный», с места и «с хода», с мячом и без, на самые разные дистанции от 30 до 200 метров, в жару, дождь и снег. Результаты их скрупулезно записывались для дальнейшего анализа всевозможных индивидуальных показателей в динамике и статике и, можно не сомневаться, когда-нибудь должны были лечь в основу какого-нибудь великого Открытия. Возможно даже — Прорыва в области глобальной теории спорта. И однажды так оно почти и случилось…