Евгений Клюев - Андерманир штук

– Ты запоминаешь, Лев?

– Я запоминаю, деда!

Дед Антонио, слава Богу, не заставлял его повторять то, что он запоминал… – и что сначала действительно пытался запомнить, даже записать! Однако вскоре Лев оставил эту затею, потому как не было, не было в нем – внутри у него – ничего, кроме андерманир штук. Не было памяти. Не было сил. Не было терпения. Один андерманир штук – главная тайна Льва. Его собственный андерманир штук – единственное, что принадлежит ему в этом мире.

С дедом Антонио ничего не случится, пока Лев лечит его этим лекарством – андерманир штук. Одну ложечку утром, натощак, около семи, дед рано просыпается:

А вот, господа, андерманир штук – хороший вид, город Палерма стоит, барская фамилия по улицам гуляет и нищих тальянских деньгами оделяет.

Вторую – сразу после завтрака, в восемь:

А вот, извольте видеть, андерманир штук – другой вид, Успенский собор в Москве стоит, своих нищих в шею бьют, ничего не дают.

Третью ложечку – перед тем как Льву на работу уходить (ему к одиннадцати):

А вот андерманир штук – другой вид, город Аривань стоит, князь Иван Федорович въезжает и войска созывает, посмотри, как турки валятся, как чурки.

Четвертую ложечку – до обеда (Лев успевает с работы прийти разогреть деду еду), в три часа дня:

А вот, государыни, андерманир штук – еще один вид: в городе Цареграде стоит султан на ограде. Он рукой махает, Омер-пашу призывает: «Омер-паша, наш городок не стоит ни гроша!» Вот подбежал русский солдат, банником хвать его в лоб, тот и повалился, как сноп!

Пятую ложечку – перед выходом на работу, в четыре:

А вот, друзья, андерманир штук – город Вена, где живет прекрасная Елена, мастерица французские хлебы печь. Затопила она печь, посадила хлебов пять, а вынула тридцать пять. Все хлебы хорошие, поджарые, сверху пригорели, снизу подопрели, по краям тесто, а в середине пресно.

Шестая ложечка – натощак перед ужином (Лев уже опять дома: он до семи работает), в половине восьмого:

А вот, господа, андерманир штук – город Краков. Продают торговки раков. Сидят торговки все красные и кричат: раки прекрасные! Что ни рак – стоит четвертак, а мы за десяток дивный берем только три гривны, да каждому для придачи даем гривну сдачи.

И, наконец, седьмая ложечка – в десять:

А вот андерманир штук – город Париж, поглядишь – угоришь, где все по моде, были б денежки в комоде, барышни на шлюпках, в широких юбках, в шляпках модных, никуда не годных. А кто не был в Париже, так купите лыжи: завтра будете в Париже.

А на ночь, на каждую ночь, между одиннадцатью и двенадцатью – андерманир штук полностью.

И по ночам – если дед Антонио просыпается и Льва зовет: столько раз, значит, сколько зовет.

Все это не вслух, разумеется. Все это, разумеется, в сердце своем.

Лев знал, что держит деда Антонио – он. Несколько раз возил его в поликлинику на обследования, несколько раз врачи приходили сами – по одному или по два. И никто из них не понимал, что происходит с болезнью деда. Один Лев понимал – все.

Причем понимал тоже не вслух. Понимал тоже в сердце своем.

Нет, он не то чтобы приговорил деда Антонио к вечной жизни… но дед Антонио просто не должен был, просто не мог – сейчас: слишком рано, слишком рано… – Лев, Лев, не ходи на ту сторону слов!

И он поднимал глаза к небу, смотрел на облака – и произносил:

– Мы так не договаривались.

Он не знал никаких молитв, но у него был андерманир штук. Не молитва, нет, ни Боже упаси: стишок-не-стишок, прибаутка-не-прибаутка… не поймешь что, одним словом. Да и неважно, что. Но это действовало, Лев знал. Нужно только было соблюдать расписание, потому что один раз пропустить андерманир штук или даже просто опоздать – и тогда все напрасно. Тогда уже не догнать этого ручейка: ты в Вене – он в Кракове, ты в Кракове – он в Париже! Но пока все в порядке… в порядке и будет: Лев не может забыть расписания – что бы ни происходило вокруг.

Впрочем, происходить ли происходящему, – это тоже зависело от Льва. И более злой собаки, чем Лев, не было ни у одного хозяина на свете. Он подпускал к деду только троих доверенных: Леночку, Константинваныча и Петю Миронова. Причем никто из них не знал правды. Знали только, что у деда Антонио случился инсульт и что теперь дед поправляется.

Посещения «доверенных» всегда происходили только под надзором Льва: незадолго до их прихода Лев пытался, и чаще всего удачно, запустить тему фокусов – и на этой теме, как на саночках, дед Антонио благополучно скользил по заснеженным дорожкам памяти, да так умело, что никому и в голову не приходило считать его полоумным. Правда, произносилась им время от времени то одна, то другая странная вещь, но… человек-же-после-инсульта!