Евгений Клюев - Андерманир штук

Гул, гул, гул в голове…

– Петя, – говорит Лев, – пожалуйста, пойдемте в кухню, пусть дед на цветок смотрит, а мы с Вами покурим, и я скажу Вам кое-что…

– Я скажу Вам кое-что, Петя Миронов, печальный клоун, – продолжает Лев, закуривая (он полгода уже курит, а дед Антонио все равно не замечает, даже запаха дыма не чувствует)… закуривая, стало быть, и протягивая сигареты Пете Миронову, который шарахается от них так, слово его током ударило. – Я, собственно, даже не скажу – я спрошу: что Вы понимаете в этом, Петя Миронов? И какое отношение это имеет к Вам, Петя Миронов, печальный клоун?

Не отрывая взгляда от указательного пальца Льва – пальца, теперь толкающего пачку с сигаретами к самому краю стола, – Петя Миронов, печальный клоун, отвечает так:

– Я не клоун, Лев.

– Я знаю, помню, но при чем тут…

– Я не клоун, Лев, и Вы не клоун, и с этим все в порядке.

– А с чем не в порядке?

– Откуда у Вас эти сигареты… вот эти вот сигареты… «Бородинская панорама» – откуда они у Вас?

Бац! «Бородинская панорама» упала на пол: указательному пальцу Льва не удалось задержать падение панорамы.

– Из киоска, – как на духу отвечает он.

– Из киоска – где, Лев?

Ох, странный он, Петя Миронов, печальный клоун! Из киоска – где… да какая разница, где! И потом… что ж про сигареты говорить, когда последний раз здесь Петя Миронов – пусть и не знает он об этом еще. Но Лев сейчас скажет ему… слова бы только найти. Он чудесный, Петя Миронов, он замечательный, прав дед Антонио, и мы могли бы хорошо дружить, да не получится. Потому что не надо было ему приносить орхидею в пластмассовой коробке, с корнем, запечатанным в пробирку, – это может потревожить деда Антонио, это может сбить с толку Льва, а тут все так хрупко, Петя Миронов, печальный клоун!

– Из киоска… около библиотеки моей!

Сейчас я начну расставаться с Петей Мироновым, печальным клоуном. Кстати, жалко, что мы с ним на «Вы»… на сколько он меня старше, лет на семь, нет, надо все-таки на «Вы», если на семь.

– Вы говорите, десять минут ходьбы отсюда, Лев? Вы знаете дорогу?

– Я по ней каждый день хожу, а… что?

– Лучше не спрашивайте меня ни о чем… пока не спрашивайте. Просто проводите меня туда, можете?

– Сейчас? (На кухонных часах – двадцать минут четвертого, деда обедом кормить скоро.)

– Сейчас.

Значит, я отложу расставание с Петей Мироновым. Просто… когда он позвонит в следующий раз, я скажу, что дед Антонио сейчас плохо себя чувствует, – и в следующий-следующий раз то же скажу, и в следующий-следующий-следующий. Даже лучше, что – так.

– Конечно, могу, идемте.

Лев заглядывает в комнату деда Антонио. Тот все так же держит пластмассовую коробку в руках, вновь и вновь пытаясь разгадать ее тайну – тайну, которую давно разгадал Лев. Деду Антонио не разгадать ее самому, долго еще не разгадать – и Лев тихонько прикрывает дверь в его комнату.

– Идемте, Петя, если… если Вам так нужно.

Лев ведет его дворами – к кирпичной стене, кажущейся глухой, это здесь, говорит он, с правой стороны есть проходик, можно, разумеется, и другим путем, но тогда крюк делать надо, я всегда тут иду, чтобы быстрее, сигаретный киоск он сразу же за стеной, Вы вернетесь, конечно, да нет, Лев, спасибо, я сигарет только куплю, «Бородинской панорамы», и домой, у меня дела еще, я позвоню на днях… – минуточку!

Петя Миронов, печальный клоун, остановился в проходе… проходике, повернулся ко Льву. На тонких его губах была улыбка – не улыбка даже… просто губы прижаты друг к другу и чуть растянуты.

– Лев, – сказал он, не меняя выражения лица, – я не договорил. Я не клоун, Лев, и Вы не клоун. Но и дед Антонио тоже не клоун… вот это, собственно, и есть то, чего я не договорил. – Он вздохнул, словно собирался карабкаться по канату, и повторил – очень четко и очень ясно: – Но и дед Антонио тоже не клоун. Отпустите его, Лев.

И кирпичная стена сомкнулась за ним. Петя ушел. Ушел купить табак.

Лев посмотрел на часы. Без двадцати четыре. Через двадцать минут – андерманир штук… город Вена, где живет прекрасная Елена, мастерица французские хлебы печь. Затопила она печь, посадила хлебов пять, а вынула тридцать пять. Все хлебы хорошие, поджарые, сверху пригорели, снизу подопрели, по краям тесто, а в середине пресно.

Обед у Льва уже стоял на плите: бульон на первое и курица с пюре на второе. Хороший такой желтый бульон, горячий… – дед обязательно скажет: «Вскипел-бульон-потек-во-храм», он так всегда говорит.