Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

– Простите, мы сейчас обсуждаем первый отряд, – прервала её Людмила Семёновна, и Надежда Ивановна замолчала.

– И убегать из детского дома дети стали реже, – вставила реплику Нора. – И главное, прошу заметить, дети стали усердно учиться, чего от них в прошлые годы не мог добиться ни один воспитатель.

– Кому нужна их учёба? – сказала снисходительным тоном завуч. – Тройки выведут, а большего для ПТУ и не надо.

Наши, действительно, стали учиться. Даже если у большинства и были тройки, то они их заработали честно. Однако кое у кого были четвёрки. Дети, не выдержав моего напора, стали отчаянно стремиться «к свету». А я наседала на них. В этом смысле, без устали и каждодневно, убеждая их учиться старательно и усердно. Иначе – путь в тупик. Завуч напрямую не говорила мне, конечно, – зачем всё это? Но однажды всё-таки разоткровенничалась:

– Была вчера на совещании, так инструктор прямым текстом заявил, что ученых и инженеров в нашей стране навалом, а вот хорошего ремесленника днём с огнём не сыщешь.

– И что, – не поняла, как всегда, в таких случаях, я, – это повод чтобы поощрять нерадение в учёбе?

– А как ещё снизить конкуренцию в вузах?

– А зачем её снижать? – удивилась я.

– А потому что рабочих уже не хватает.

– Так надо идти другим путём – повышать привлекательность рабочего руда, престиж профессии, как это раньше было, ну и производственный процесс можно усовершенствовать… А искусственно плодить неучей и лишать детей стимула к получению образования для решения кадровых проблем, верно ли это??

– Других методов нет.

– Ерунда всё это. И не факт, что малограмотный молодой человек обязательно пойдёт в рабочие.

– А куда ж ему ещё идти? На жизнь чтоб заработать.

– Воровать пойдёт. Убивать и грабить. Им и такие способы известны.

– Вы всегда преувеличиваете, – сердито сказала она.

– В этих вопросах можно и преувеличить. Лучше перестраховаться, чем потом ахать и охать. В криминал подростки очень часто идут от неуверенности в себе, от неумения устроиться в жизни. Образование расширяет кругозор, прибавляет уверенности в себе, помогает разбираться в сложных хитросплетениях жизни.

Матрона подняла указательный палец вверх и важно сказала:

– Там лучше знают. Все тут в профессора заделались… – И ушла – так и не завершив этот странный тет-а-тет.

Что же касается «Спектра», то мы его теперь выпускали двух видов – по индивидуалам и общеотрядный. Весь отряд как отдельная единица получал каждый день свою оценку, как среднюю (красный компенсировал фиолетовый, желтый крыл синий, оранжевый компенсировался голубым, чего больше оставалось в итоге, то и было главным цветом).

Выглядело это так.

В понедельник, как правило, отряд, имел бледный вид, а точнее, желто-зелёный; в четверг-пятницу (дни максимальной положительной активности) отряд порядком краснел, имея, однако, при этом голубоватый оттенок. Конец недели, суббота – жди синюшности.

Синюшность – однозначно нехороший признак, сразу же всех синих на совет, к ответу.

Фазанов (фиолетовых) – таскали уже на общий сбор отряда. Боялись таких разбирательств (я в них не принимала участия и даже старалась вообще не приходить) страшнее страшного.

Всё-таки общественное мнение – сила, нами явно недооценённая и посейчас. Возможно, дети боялись такого наказания даже больше, чем всех других видов наказаний, а желающих «силу употребить» среди командоров было явно больше одного (Бельчикова).

Однажды такой случай был. Проштрафился Ханурик, и крепко. Мне было его очень жаль, ведь нахлобучка при народе – дело тяжёлое. Но отменить наказание даже я со своим автоторитетом была не в силах. Проштрафился он тогда по глупости, по чистой случайности. Страдал, мучился… Но ко мне с просьбой о помиловании не подходил. Зато подошёл Бельчиков.

Говорит, глядя в сторону:

– Эт самое… А давайте, я Ханурику как врежу пару раз. А на сбор не надо.

Спрашиваю подозрительно:

– А сам Олег на это согласен?

– Только рад будет. Точно говорю.

– К сожалению, не могу тебе ничем помочь. Олег будет отвечать будет перед отрядом, а не перед твоим кулаком.

Бельчиков надул щеки.

– Ну, хоть разок, а? Ну в глазик, можно?

– Сказала же нет. И отстань.

Гордец Ханурик не мог спокойно переносить позор стояния «перед народом». Когда общий сбор начался, и дошла очередь до Ханурика, а я, больше не в силах видеть его простынно-бледное лицо, уже готова была пойти на попятную, проклиная себя за приверженность к догматизму, произошло то, что не только успокоило меня, но и убедило: действуем правильно. Ханурик гордо поднял голову и обвёл глазами присутствующих. Началась пропесочка. Отчитали его по первое число. И за курение в постели, и за прогул двух уроков подряд, и за пропуск дежурства. Он молча терпел.