Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

– Моя мать только рада меня куда-нибудь сбагрить. Говорит, если б не я, так давно бы замуж вышла. А мне что, пусть живёт… Мне и тут хорошо. Правда, Дёготь?

Тот неопределенно кивнул головой. Потом говорит:

– Ханурик про вас рассказывал.

– А я-то думаю, откуда такое гостеприимство! – радуюсь я доброму слову.

– Ругал вас. Говорит, воли не стало. Раньше бегали, и никто никого не ловил. А теперь вот вы их зажали…

– Ругал? – дико глядя на него, спрашиваю, поперхнувшись едой. – Ханурик?

И этого мерзавца я из психушки вытаскивала?!

– Ладно. Пошутил. По-доброму ругал, – тут же смягчился Рыжий. – Просто привыкли уже так жить. А так он вас уважает.

– Ну, спасибо, – смягчилась и я, но зуб на Ханурика всё же заимела.

– Вы, того, давайте уже, идите, – подгоняет меня Дёготь, – а то придут ещё кое-кто. Им не понравится, что чужих пускаем.

– Ладно. Поняла, – сказала я и проворно направилась к выходу.

Мой Солидатский Брат превратился в Умирающего Лебедя. Голодающий и холодающий мужик – это просто ходячий кошмар. Вручаю ему ещё вполне горячую картофелину. Ест, но продолжает бурчать. Подходим к канаве – а плотика-то и нет! Бродим по берегу, чуть не воем. Увы! Канаву вброд не одолеть – не лето. Вдруг слышим: "У-ууу!"

– Кто это воет? – спрашиваю храбро, а сама вся дрожу.

– Они, – отвечает приободрившийся Умирающий Лебедь, тотчас же превращаясь в Серого Волка.

Он так страшно клацал зубами – то ли от холода, то ли, и, правда, меня пугал, не знаю, что мне даже весело стало. "Они" – это Рыжий и Дёготь.

– Мы счас на лодке вас переправим, – говорят "они" и вдруг тащат настоящую лодчонку из укрытия. Но нет предела благородству. На другом берегу Рыжий, так ненавязчиво, суёт мне в карман пакет с горячей картошкой.

– Слопаете, пока до вашего дэ-дэ доберетесь. А про Ханурика не беспокойтесь. Сегодня уже там будет.

– Точно?

– Я сказал.

И, правда, когда мы, полуживые от усталости и мокрые до последней нитки, прибыли, наконец, в детский дом, первым нас вышел встречать Ханурик. Улыбаясь самой праздничной улыбкой, он спросил заговорщицки:

– Ну, как партизанили?

Я хотела его убить здесь и сейчас, но всё же решила сначала пойти на кухню за чайником.

.. Как-то раз, снова разыскивая Ханурика, я прямиком направилась домой к Александру – так звали Дёгтя. Отец его был аппаратным работником среднего звена. Семья вполне обеспеченная, мать не работала – милая домашняя женщина с дипломом. Дом – «полная чаша». Только вот с сыном неудача:

«В нём всегда было что-то такое… Не воспринимает он нас, понимаете?»

Голос её дрожал и ломался от внутренних слёз, она достала платочек из кармана длинного китайского халата, приложила его поочерёдно к увлажнившимся глазкам, затем плавным движением изящной холёной лапки с кроваво-перламутровыми коготками указала на внушительную чешскую стенку. – Вот, всё это для него. Но… увы. Сокровища мировой культуры, комфорт… всё для него пустой звук. Всё, ради чего мой муж трудится с утра до ночи, всё коту под хвост, – закончила она прозаически не выдержав, очевидно, роли.

– Может быть, он чем-то обижен, оскорблён? Это бывает с подростками, – говорю я, пытаясь хотя бы чуть-чуть снизить градус патетики и развернуть не лицом к проблеме.

– Обижен? Ни боже мой! – возмущенно машет платком она – Просто патологическое равнодушие к нормальной человеческой жизни. Но ведь жизнь коротка.

– А денег мало, – стараясь быть вежливой, съязвила я, но она, мне показалось, хамства не заметила…

– Денег всегда мало, – как-то буднично заметила она и снова продолжила на высокой ноте: Это только в молодости кажется, что жить будешь вечно.

– Всё ровно наоборот, – опять нахамила я. – Именно в юности человек максимально близок к смерти. Восприятие обострено, нервы на пределе, гормоны играют… Тут достаточно одного неосторожного слова, и срыв произойдёт мгновенно и неотвратимо.

– Да что вы! Сколько мы для него делаем, я даже не знаю, кто ещё столько делает для своих детей!

– Но почему-то ваш сын предпочитает жить в землянке.

– Чёрная неблагодарность, черная неблагодарность!

Она снова приложила платок к лицу.

Из бегов Александр вернулся сам. И месяца не прошло. Тогда же заявился в детский дом. Мы долго сидели с ним в отрядной после отбоя – рассказывал о своих планах на будущее. Он собирался навсегда уехать из дому – бичевать… Ждал только, когда исполнится шестнадцать, чтобы получить паспорт и, без сожаления и слёз покинув «родные пенаты», отправиться на поиски приключений.