Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Вас надо лечить насильно, для вашего же блага. Этот бред у вас, видно, крепко сидит в голове. Вы хотите и нас приучить работать за так. Нищенствовать? Так-таки? И хотите, чтобы нормальные общество вам за это памятник поставило? Но нет, мы вам говорим – хватит идеала! Мы хотим нормальной человеческой жизни! Оградите нас от монстров, которым место в резервации, а не среди разумных людей. И мы говорим – защитите нас законом! Платите нам нормальные деньги, и нечего навязывать возвышенный взгляд на работу. Человек рождён для счастья, как птица для полёта! Для удовольствия, а не для работы… Не для рабства! Равенство, коллективизм, справедливость, торжество труда, всеобщая любовь… Хватит с нас этого дикого бреда! Хватит варварства! Весь цивилизованный мир живёт как люди, а мы почему-то должны страдать… Только честолюбивая бездарь тщится вознестись над всем миром! Нормальный человек живёт и радуется тому, что есть… А вы? Выдумали идейный бред и мучаете с упоением садиста тех, кто им не заражён… Мы смертельно устали от вас. Смертельно!

Она несколько раз прерывисто вздохнула и протянула руку вперёд, будто хотела меня потрогать, потом покачала раскрытой ладонью перед моими глазами – ну просто прелесть что за девочка…

– Эй, ты хоть слышишь? Ты слышишь меня? Для кого я стараюсь? Не бойся, я не антихрист и не инквизитор, это я – твоя совесть, ку-ку! Иногда и шоковую терапию можно применить… Для твоего же блага… Сейчас у тебя ещё есть шанс, но завтра… – торжественно и возвышенно произнесла она.

Дальше я уже ничего не слышала.

Постепенно фигура её стала блёкнуть, удаляться, как-то вся расплылась, будто медленно растворяясь в надвигавшейся мгле…

Но вот она и вовсе исчезла…

Я знала, что она где-то здесь, но она как бы переместилась в иное, отдельное от меня пространство. Мне даже стало казаться, что если я встану и шагну вперёд, то пройду сквозь неё. Но меня уже ничто не удивило бы – даже если она вдруг уселась бы в урну для мусора и пронеслась в ней по отрядной, воспарив над столами и стульями…

Или вместо языка вдруг высунула бы огромное ядовитое жало.

Всё это было бы нормально!

Лица, лица, лица… Ханурик, Мамочка, Игорёк, Лиса… Смех, визг, песни…

Мне кажется – или так оно и есть? – что в отрядной полно народа, и что это уже не наша обычная отрядная, а чудесно украшенный огромный и прекрасный дворец…

И стоит он посреди большого цветущего луга. А на том лугу растут удивительные цветы, на высоких прозрачных стеблях, с перламутровыми лепестками и яркими серединками…

Нам так хорошо, так счастливо, что даже тревожно на душе. Будто за горизонтом уже поджидает чёрная точка, которая вот-вот станет грозовой брюхатой тучей…

Я вглядываюсь в лица детей. Ханурик весёлый, а щёки бледные. И ладошки влажные… Не заболел ли?

А Лиса что? Кашляет… Опять что ли курит, злодейка?

Беев дико верещит – Кирка молотит в воспитательных целях… Завтра же вон их командиров!

Дети носятся по цветам, а те и не ломаются! Гнутся к земле и снова упруго встают…

А это кто? Огурец! Стихи читает… Да ещё рукой помахивает… Он любит мороженое, надо бы нам устроить небольшую пирушку с пломбиром за сорок восемь на десерт… А вот она бы выпила стакан тархуна… Два стакана… Как хорошо, однако, читает Пастернака!

Так, Пастернак в ход пошёл… Но тут ему Лиса из Тютчева:

Чему бы жизнь нас ни учила, Но сердце верит в чудеса, Есть нескудеющая сила, Есть и нетленная краса. И эта вера не обманет Того, кто ею лишь живёт, Не все, что здесь цвело, увянет, Не всё, что было здесь, пройдёт! Но этой веры для немногих Лишь тем доступна благодать, Кто в искушеньях жизни строгих, Как вы, умел, любя страдать. Чужие врачевать недуги Своим страданиям умел… умел…

– Ты что там бормочешь? А? Я тебе говорю!

Снова выплыло из серой мглы ужас до чего знакомое лицо…

Вспомнила! Да, вспомнила…

Кто душу положил за други И до конца всё претерпел.

– Нет, ты точно спятила. С тобой невозможно говорить.

Она очень близко наклонилась ко мне, даже хотела потрогать мой лоб – ну это уже слишком. Я снова встала.

– Прошу тебя, уйди.

Она надменно пожала плечами, но всё же, на всякий случай, сделала пару шажков назад.