Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели

Я уже начинаю терять терпение.

– Мамочка молчит, а говорит Огурец, он же умный, газеты читает. Вот он и говорит: «А это как мужики с бабами на курорте гуляли». Тут Ханурик сразу книжку у Мамочки хвать из рук и побежал. Мамочка за ним. Кричит – это Оль Николаевны. А Ханурик орёт: «Брехня, это ты в библиотеке спёр!» И в море кинул, потому что Мамочка его уже почти поймал. Пока они дрались, Печорин и утонул. Он же плавать не умеет.

Медсестра засмеялась, а я разозлилась ещё больше.

– Кто плавать не умеет?

– А твой Печорин. Он же без обложки, бумага тонкая, сразу намокла, и…

Фу ты! А то меня аж оторопь взяла – такие глубины литературных познаний…

Она что-то искала в сумке, нашла, наконец, поставила на тумбочку.

– Вот ещё банка шпрот. Хочешь?

– Нет, спасибо. Я сейчас вообще мало ем. Почти ничего не ем.

– И ты туда же. А то уже мода такая пошла – от солнышка трофировать.

– Да ты что? – засмеялась я.

– Я серьёзно.

– И я серьёзно.

– В журнале читала, что человек может вообще не есть, только всё время, как трава, на солнце должен находиться.

– К чему бы это?

– Думаю, что к большому голоду. Моральная подготовка идёт. Нам в медучилище говорили…

– Вы не устали? – спрашивает из-за перегородки дежурный врач.

Медсестричка суетится.

– Ладно, времени мало, сейчас меня отсюда попросят. С едой разобрались, давай, рассказывай, только со всеми подробностями, что с тобой и как. А как Трофа спросит, что я тогда скажу?

– Голова всё время болит.

Она нетерпеливо махнула рукой.

– Это от глупости. Потому что о глупостях много думаешь, – быстро исправилась она. – Не переживай, скоро пройдёт. Жара уже меньше.

– Врач говорит, это надолго.

– Жара?

– Голова.

– Правда? Это проблема. Отчего это? Она с опаской посмотрела на меня.

– Откуда я знаю.

Она помолчала, задумчиво глядя на стеклянную перегородку, потом сказала:

– А знаешь, как мы тогда перепугались! Кирка бежит, глаза на лбу, орёт, как ненормальная: «Ольга Николаевна кончается!»

– С ума сошла.

– Это ещё вопрос – кто сошёл. Так подкузьмила! Следователь приезжал…

– И что Кира?

– А ничего. Мы побежали к тебе. В чувство хотим привести, трясём как грушу, а ты – ничего. Знай себе, спишь. А как проверить? Никакой реакции. Смотрю – на полу таблетки валяются. Я быстро всё собрала, никто и не заметил…

Тут она замолчала и снова посмотрела на стеклянную перегородку.

Потом шёпотом добавила:

– Только Оль, я тебя очень прошу, скажи, что их с собой привезла.

– Кого – их?

– Таблетки эти… Скажи, что всегда на ночь пьёшь… Ладно?

– На ночь я молоко пью. А снотворное вообще первый раз в жизни вижу, поняла? Не то что пить на ночь. Кстати, что это было, ты не помнишь? Врач сказала, что это не седуксен.

Она глубоко вздохнула и закатила глаза.

– О том и речь. Оль, это специальные таблетки для Ханурика и Жигала.

– Что?

Я села на постели. Меня уже колотила мелкая дрожь.

– Что-то вроде… эээ мединал… веронал… барболин…

– Барболин это один из организаторов Третьего Интернационала… Не морочь голову, говори как есть.

– Короче… короче… вроде барбитураты какие-то. Это дирюга дала. Оль, ну я тебя прошу. Скажи, что это твои таблетки.

– А в чём дело, собственно говоря? – немало удивилась я.

Медсестричка снова тягостно вздохнула.

– Ну, это же нелегально всё, Людмилка дала бутылочку с пилюлями, сказала им давать два раза в день вместо витаминок. И записывать симптомы.

– Зачем?

– Это испытания новых препаратов. Подавляют что-то.

– Испытания? На моих детях? Я вас убью!

Я вскочила и схватила её за рукав. Она стала вырываться.

– Отстань, отстань же… Ну!.. А что, не знала? На детдомовцах всегда что-нибудь испытывают. Так скажешь? Или я сама скажу. Тебя всё равно на учёт поставят. Вон на людей кидаешься. А меня зачем же топить? – закончила она жалобно.

Я с трудом сдержалась, чтобы немедленно не выгнать её вон.

– Меня? На учёт?! С какой такой пьяной радости? Я никого пока не убила, хотя иногда очень хочется.

Я отпустила её руку и, совершенно обессиленная, снова легла на постель. Ну и делишки! Медсестричка приободрилась. Поправив одежду и растрепавшуюся причёску, она сказала уже довольно бойко:

– Ты, правда, странная. Это все говорят. Ирина тоже вот говорит… И тут ещё это отравление… Суицид как-никак.

– Круто.

Такой оборот дел мне совсем не понравился.

– Круто, и ещё как! – с энтузиазмом поддержала меня она.