Макс Фрай - Большая телега

Я еще не успел толком понять, хочу ли я нырять в этот веселый людской водоворот, а меня уже захватило и понесло, — кажется, шагу еще не сделал, но вот же, стою у прилавка, нашариваю в карманах монеты, впиваюсь зубами в сочный кусок мяса, глотаю сладкое вино, и рыжая женщина со сливочно-белой кожей горячо шепчет на ухо — какая разница что именно, лишь бы продолжала. Впрочем, она исчезла, я не заметил, когда и как, помню только, что, когда я сидел у костра и ел печеные каштаны, во все глаза уставившись на пляшущих старух в каких-то немыслимых полосатых бальных робах, меня обнимала за талию совсем другая женщина, смуглая и зеленоглазая, а «поцелуй меня» сказала уже третья, немолодая, но такая красивая, что я совсем голову потерял, едва коснувшись ее сладких, малиновой карамелью вымазанных губ, даже на ногах не устоял, рухнул, но, к счастью, не на землю, а на грубо сколоченный деревянный стул, с которого только что поднялся навстречу покупателям продавец тряпичных мячей и бумажных зонтов.

Когда я немного пришел в себя и огляделся, женщины рядом не было, и ярмарки тоже не было, видимо, она осталась снаружи, за дверью, а я теперь сидел в помещении полутемного бара: тусклые красноватые лампы, мраморная стойка, оплетенные соломой баклаги по углам, стены заклеены старыми афишами, добрая половина которых призывает жителей Сполето на фестиваль «Dei Due Mondi», а остальные, похоже, представляют публике отдельных его участников — растрепанных пианистов, певцов с перекошенными от напряжения лицами, скрипачей с дьявольскими подбородками и прочих колоритных деятелей музыкальной культуры.

Здесь не было посетителей, зато были звуки — не только негромкая музыка из радиоприемника, но и все остальные звуки, которые можно обычно услышать в баре: перестук стаканов, звяканье ложек в чашках, скрип стульев, бульканье льющейся жидкости, негромкие голоса.

Когда я успел сюда зайти — понятия не имею. Но, выходит, зашел как-то, еще и стул с площади, похоже, с собой прихватил, вот он, подо мной. Взял и спер, неловко вышло. Интересно, а хозяин-то куда смотрел? Я поднялся и хотел было отнести стул обратно, но чья-то прохладная ладонь легла на мое плечо.

— Вам нравится в Сполето?

Я обернулся. Моя новая собеседница была не так красива, как женщины, которых я встретил на площади. Природа наделила ее правильными, почти скульптурными чертами лица, но слишком бледная кожа, неухоженные волосы с остатками прошлогодней химической завивки и сонный взгляд портили впечатление. Зато она говорила по-русски. Это обстоятельство показалось мне не просто удивительным совпадением, а настоящим чудом, хотя, теоретически, почему бы ей не быть русской, их — нас — теперь где угодно можно встретить.

— Кажется, уже нравится, — вежливо ответил я и вдруг понял, что это неправда.

Жареное мясо, вино, музыка и красотки на площади — все это было прекрасно, но я бы, честно говоря, предпочел сейчас оказаться дома. Вот так — раз, и все, и приехали. Ну или хотя бы в Риме, на виа Милаццо, в безымянном баре с треснутой и заклеенной скотчем витриной, одноглазый хозяин которого скверно моет чашки, зато варит превосходный эспрессо, и, самое главное, там мне сразу становится спокойно, даже немного скучно, зато уютно, как будто я вырос в этом квартале и собираюсь провести здесь всю оставшуюся жизнь, бестолковую, беспутную и безмятежную, с полным отпущением грехов в далеком пока финале.

— Вот и мне, кажется, уже нравится, — неуверенно сказала женщина. — Здесь хороший климат. Со Свердловском вобще не сравнить. И меня перестала мучить бессонница. Здесь я сплю по десять часов в сутки. Спала бы больше, но все остальное время надо быть в баре.

— О. Так вы здесь работаете, — вежливо заметил я — лишь бы что-то сказать.

— Работаю? — Она нахмурилась, словно бы припоминая значение этого слова. — Ну, можно сказать и так. Я здесь сижу.

— О-о-о, — уважительно протянул я. — Так это ваш бар?

— Мой? — Женщина снова нахмурилась, подумала и наконец вяло согласилась: — Ну да, наверное, в каком-то смысле мой.

— Мама, этот дядя теперь с нами останется?

Откуда-то из подсобки как чертик из коробочки выскочил сущий ангелочек — прелестное белокурое голубоглазое дитя женского рода, хоть сейчас на открытку.

— Не знаю, деточка, — равнодушно ответила женщина. — Как получится.

— Прости, ребенок, но — нет. Не останусь, — твердо сказал я.

— Ей очень не хватает отца. — Женщина развела руками. — Мы тут, а он — нет. Не смог остаться. Дела… Мне здесь нравится, о дочке и говорить нечего, для ребенка здесь рай, а все-таки скучаем. Плохо, что отсюда нельзя уехать. Я бы ненадолго…